Утром произошло удивительное событие, которое иначе как капризом больного не назовешь. Хан со скандалом выдворил своего воспитателя из юрты и пинками гнал до первой линии стражи, осыпая страшными проклятьями и бия его по костлявой спине плетью.
Старый ведун, плача от неслыханного позора и смертельной обиды, укрылся в шатре черкешенки14 Джан - людям в глаза стыдно было смотреть.
Царица обласкала незаслуженно оскорбленного белобородого старца, просила, чтобы не насылал гнев степных богов на голову выжившего из ума больного, и вместо хана просила у него прощения. Затем, щедро одарив шамана баранами и тканями, собственноручно посадила на самого лучшего верблюда и отправила домой.
А хан тут же забыл о вопиющей несправедливости, допущенной им в отношении близкого человека. Владыка Степи переоделся в грубую конопляную рубаху, накинул бараний телогрей, отнятый у какого-то пастуха, и, велев наполнить черную юрту своим любимым оружием,, объявил, что пускается в последний загул, желая предстать перед Сульдэ, как подобает настоящему воину в мирное время: бедным, пьяным до потери способности узнавать родных, но во всеоружии.
- Зачем Господин позорит нас перед лицом всей Степи?! - возопила любимая жена - черкешенка Джан, возглавившая делегацию родственников, пожелавших урезонить хана. - Чем мы прогневали Господина, что он отказался от подобающих его положению привычек и уподобился низкому харачу?15 Мы в страхе думаем: а не сошел лис ума повелитель? Не одержим ли он злыми духами, что терзают по ночам его бессмертную душу...
- Идите все в заскорузлый зад больного верблюда, -повелел хан, не дослушав горскую красавицу. - А кто придет еще без спроса - велю отрубить башку...
Глава 2
Тимофей Христофорович Шепелев был не согласен с пунктуальными европейцами и прагматичными до мозга костей американцами, которые назойливо пытаются всучить всему миру постулат: каждый сам хозяин своего счастья и может подчинить Судьбу своей железной воле. И все невзгоды и происки врагов этому хозяину не помеха, если он крепко держит в руках штурвал своего корабля, ведя его уверенно среди коварных рифов по Реке Жизни.
Разумеется, эти ребята в чем-то правы, если им верит чуть ли не половина нашего шарика. И вообще, идея насчет крепких рук на штурвале Тимофею Христофоровичу вполне импонировала: как и большинству здравомыслящих людей, ему хотелось думать, что он также относится к числу тех самых сильных личностей, что не твари дрожащие, а право имеют.
Но в отличие от этих западных товарищей господин Шепелев, проживший на свете сорок два года, твердо знал: миром правит его величество Случай. Будь ты хоть семи пядей во лбу и весь из себя зацелованный прогрессивным обществом речной волк - искусный борец с подводными рифами, все твои потуги бессильны, если в жизнь твою решил вмешаться Случай.
По долгу службы Тимофею Христофоровичу приходилось серьезно заниматься историей, и в анналах он находил немало подтверждений своим воззрениям. Примеров было - тьма!
Вот наиболее яркие.
Сидит себе греческий товарищ в ванне, жрет потихоньку финики, вдруг как заорет - эврика, блин! И до сих пор ведь все помнят!
А вот: ходит себе по английскому лесу некий Флеминг (не Ян, а Александер и к тому же - микробиолог), ищет травку всякую. Вдруг - бац! Башкой шарахнулся об дерево, тут же рухнул без сознания и в падении себе рожу ободрал о кору - не хуже уссурийского тигра.
А на дереве том некий плесневый грибок рос...
Очухался Александер, побрел домой в печали великой. Башка - хрен с ней, лобная кость крепкая, а вот рожа гнить будет месяца два: климат в Англии - сами знаете. А через два дня смотрит - затянулись царапины, ничего не гниет, заживает на глазах!
Что за чудеса? Побежал Александер к тому дереву, обследовал его, собрал в пробирку грибок... Дальше можно не продолжать: каждый знает, какую революцию в медицине произвело открытие пенициллина.
Или так: один наш гражданин сверхплотно поужинал и лег почивать. И от переедания ему кошмарики всякие сниться стали. Буквы какие-то, цифры и валентность. Очнулся товарищ - ого! Оказывается - система. Периодическая.
Теперь все пользуются. А ну как не переел бы на ночь?
Но это - случаи благоприятные и весьма полезные для общества. А ведь бывают и совсем наоборот! Да еще и такие, что при всей их первоначальной незначительности вызывают лавинообразные процессы, чреватые всякими гадостями крупномасштабного характера.
Вот из жизни.
Шел бандит по улице, шел издалека - в розыске он был, с Севера свалил. Потихоньку поспешал, под плащом обрез держал. А на людном перекрестке двухментов он увидал. Сильно сгорбился, заохал, в подворотне тормознул. Типа - дедом притворился, что больной совсем и, типа, ласты чуть не завернул. Переждать хотел ментов, соскочить чтоб без понтов! На свою беду студентик, сердобольный и активный, проходил. Видит - вроде деду плохо, подскочил к нему, дебил. Ухватил под локоток, потянул к себе чуток...
А дальше - сплошная проза.
Дед ему - отвали, помощь не нужна.
А студент - активный. Все люди - братья, помогать надо друг другу.
Дед опять: отвали по-доброму, блин!!!
Студент настаивает - помогу, и все тут! Не был он в армии, это там учат, что дурная инициатива - наказуема. Вцепился в деда, поволок.
Дед телодвижения студента истолковал превратно и мгновенно открыл пальбу.
Народу вокруг было - немерено. Результат первых пятнадцати секунд недоразумения: двое "двухсотых", пятеро "трехсотых". Но это только первичный результат...
Мимо проезжал пожилой дядя на панелевозе, испужался зело стрельбы и крови, хватил его сердечный приступ - за рулем. Представляете? Скорость на перекрестке не бог весть, километров двадцать пять - тридцать, но панелевоз же! Груженый. А тут красный врубили!
Три спереди стоявших легковухи - всмятку, газетный киоск - долой и на тротуар. На тротуаре - толпа зевак. Еще пятеро "двухсотых", шестнадцать "трехсотых".
Те менты, что шли себе спокойно по перекрестку, на стрельбу таки отреагировали, метнулись туда - а деда и след простыл: соскочил, пользуясь паникой.