– Это из опыта работы на круизных кораблях?
– Сдается мне, я знал это и раньше.
– Из многолетнего опыта жиголо?
– Мы предпочитаем слово “бродяга”.
Она не так уж не права. Пока Магдалина Нимеровер была жива, я мечтал трахнуть ее в свадебном платье. Белое атласное белье, пояс с подвязками, мы с ней спаяны воедино, ничто не смогло разлучить нас, и вряд ли что-то разлучит впредь. Но уже довольно давно я не использую эту картинку в эротических фантазиях. Если я еще когда-нибудь встречу женщину, которая понравится мне настолько, что я захочу на ней жениться, то буду держаться от нее как можно дальше.
– Заводит, – говорит Вайолет. – Не так, как “Мы с тобой больше никогда не увидимся”, но заводит.
– Ты считаешь иначе?
– Я думаю, это парабола, как буква U. Бывают такие люди: ты встречаешь кого-то, хочешь с ним трахнуться из-за всякой необычной загадочной фигни, потом не хочешь с ним трахаться, потому что тебя уже тошнит от него, а потом опять хочешь. Потому что теперь ты его знаешь.
– Хм.
– Не сказать, чтобы это был мой собственный опыт. Мой опыт – это постепенное осознание того, что мужик, с которым я встречаюсь, – конченый козел.
Не стоит мне принимать разговоры так близко к сердцу, с Вайолет Хёрст или с кем-то еще. Но спутницы с внешностью Чудо-женщины[24], которые несут пьяный бред, пока я веду машину, мне в последнее время встречаются не так уж часто.
Может, стоит чаще водить машину.
– Недавняя история? – интересуюсь я.
– Не давнее, чем вот эта.
– Текущая?
А может, стоит вести ток-шоу.
– Да я даже не знаю. Все как обычно с мужиками: сначала бешеный интерес, а потом вдруг наутек. Со временем это надоедает. – Она вздыхает. – А сейчас ты думаешь, что я шлюха, потому что вовсю флиртую, хотя у меня вроде как есть какой-то там полубойфренд.
– А ты сейчас думаешь, что я ханжа.
Она поворачивается ко мне:
– Знаешь, а ты слегка умнее, чем кажешься.
– Это парабола, как буква U. Через пять минут я снова покажусь придурком[25].
– Ха. Ну ладно, я не шлюха. Ну, по крайней мере, не в плохом смысле. Я просто слишком наивна, чтобы принять очевидный факт и признать, что мой полубойфренд на самом деле не-бойфренд.
– Похоже, ты исправляешься.
– И это хреново. Мне нравилось быть наивной. Ладно, а с тобой-то что, доктор Бродяга?
– Я ненавижу быть наивным.
– Я не об этом вообще-то.
– А о чем ты вообще-то? – говорю я, крутя солнцезащитный козырек, как будто это может ее отвлечь.
– Откуда ты?
– Я думал, надо оставаться загадочным.
– Загадочный и отвратительно замкнутый – не одно и то же.
– Эй, у меня хотя бы нет секретного палеонтологического задания Милл-Ота.
– Кроме вот этого.
– Тоже верно.
– То-то же. Что ты делал, до того как попал на круизный корабль?
– Учился в мединституте. Занимался всякой фигней.
– В Мексике. Я тебя загуглила. Почему в Мексике?
– Хотел изучать медицину, а в Штатах не поступил.
Я изучал медицину в Калифорнии. Кажется, сейчас я впервые откровенно соврал Вайолет. Странно, что я до сих пор заморачиваюсь и замечаю такие вещи.
– Ты был трудным ребенком? – спрашивает она.
– Трудным по жизни.
– Как это?
– Как обычно.
– Знаешь, говорить с тобой – все равно что тащить зуб щипцами.
– Иногда я так и делаю. Вырываю зубы. На круизных лайнерах.
– Правда?
– Часть работы.
Ничто так не портит разговор, как медицинский абсурдизм.
– А ты откуда? – спрашиваю я.
– Не меняй тему.
– А какая у нас тема?
– Ты.
Но мы оба понимаем, что я измотал ее. На это я мастер.
– Мать моя женщина, – произносит Вайолет.
Мы на главной улице Форда, несколько часов спустя. С трассы мы свернули, не доехав до “Си-эф-эс Аутфиттерз энд Лодж”, где собираемся объявиться завтра, и взяли на один поворот раньше. Это – собственно Форд.
Собственно Форд выглядит так, будто в нем проводили рыночные испытания апокалипсиса. Жилые дома, здание Союза ветеранов, магазины, маленькие кирпичные постройки контор – все заколочено досками, развалилось или заросло бурьяном. Вокруг – ни одной живой души, только кучка упырей в бейсболках и куртках без рукавов. Завидев нас, они выбрасывают сигареты и разбредаются кто куда.
Я разделяю предрассудки большинства американских горожан об американских провинциалах[26], но жить в таком месте не пожелал бы никто. Мимо проезжает на велике парень лет двадцати – на первый взгляд настоящий спортсмен, но тут я вижу, что у заднего колеса болтается двухлитровая бутылка из-под “Пепси”, и понимаю: он взбалтывает мет.
24
25
Как и большинство людей, выросших на американском кино, я с трудом выражаю эмоции, зато острить могу сколько угодно.
26
Что они – зомбированные расисты, готовые отдать голоса за любого плутократа, который постоянно упоминает Иисуса, как своего кореша. Если консерваторы упрекают бедных людей в отсутствии богатства, прогрессисты ставят им в упрек отсутствие образования.