– У вас есть багаж?
– Только вот это.
Спустя секунду:
– Может, лучше катить?
– Ручка слишком короткая.
Она оглядывается по сторонам, но никто другой на фамилию Азимут не претендует.
– Простите, – говорит она. – Меня зовут Вайолет Хёрст. Я палеонтолог Милл-Ота[9].
– Для чего Милл-Оту собственный палеонтолог? – спрашиваю я, как только мы прошли сквозь дождь и оказались в подземном гараже. Время восемь вечера.
– Не могу сказать. Это конфиденциальная информация.
– Вы что, клонируете динозавров? Как в “Парке Юрского периода”?
– Никто не клонирует динозавров, как в “Парке Юрского периода”. ДНК разлагается за сорок тысяч лет, даже если это ДНК комара в куске янтаря. Единственный способ получить ДНК динозавра, вымершего шестьдесят миллионов лет назад, – это восстановить ее из ДНК его современных потомков. Мы начнем жрать человечину на улицах раньше, чем достигнем таких технологий.
– О как! С чего бы?
– В ней белка много. И вообще, я не зоопалеонтолог. Вот моя.
Мы подошли к машине. Старенький “Сааб” с полосой ржавчины по всему кузову, вроде ватерлинии. А может, это и есть ватерлиния.
– А какой вы палеонтолог? – спрашиваю я.
– Катастрофический. Если хотите, можете сказать это вслух.
– Что?
– Если я работаю на богача номер четырнадцать в Америке, то почему тогда езжу на такой развалюхе?
Мне это и впрямь было интересно.
– Ну, у меня вообще нет машины.
– Милл-От много не платит, если вас не предупреждали, – говорит она, отпирая правую дверцу. – Он опасается, что на нем захотят нажиться, использовать его.
– И что, старается опередить их?
– Он старается делать все, что, с его точки зрения, поможет ему оставаться в здравом уме. Кстати, не упоминайте это четырнадцатое место при нем. Это его бесит.
– Из-за того, что это ярлык, или из-за того, что он только четырнадцатый?
– Наверное, и то, и другое. Бросайте назад. Багажник не открывается.
– Так когда мы начнем жрать человечину на улицах? – спрашиваю я.
Она смеется:
– Вы не хотите этого знать.
Мы едем по трассе. Всю дорогу по лобовому стеклу ползет дождевой студень.
– Пожалуй, все-таки хочу.
Я хочу, чтобы сногсшибательная леди ученая говорила дальше, это уж точно. Не могу оторвать от нее глаз, а если мы замолчим, то это будет уже полное хамство.
– В Штатах? – говорит она. – Самое позднее – лет через сто. А может, и через тридцать. В других странах – гораздо раньше. Миллиард человек уже сейчас умирает с голоду.
– Изменение климата?
– Да.
– Необратимое?
– Нет.
– Почему нет?
– Мы уже нажали на метановый спусковой крючок.
– А это у нас что?
– Таяние арктических льдов, насыщенных метаном, – просвещает она. – Метан создает парниковый эффект в двадцать раз сильнее углекислого газа. А когда он окисляется в водной толще до двуокиси углерода, вода подкисляется еще быстрее, чем до этого. Мы уже почти достигли точки, когда Атлантика станет настолько кислой, что моллюски не смогут образовывать раковины. Скоро она станет слишком кислой для всего, кроме сульфатредуцирующих бактерий. А они выделяют сероводород, токсичный для растений и животных, и это тоже парниковый газ. Пятьдесят миллионов лет назад небо позеленело от сероводорода. На этот раз все произойдет гораздо быстрее.
– Альтернативные источники энергии? – спрашиваю я.
– Конечно, нет. Для того чтобы возникли углеводороды, организмы четыре миллиарда лет преобразовывали углекислый газ из атмосферы в углеводы с помощью солнечной энергии. Что может их заменить? Ветер? Геотермальная энергия? Даже если бы они могли заменить, у нас нет технологии для хранения такой энергии. Нефть хотя бы сама себе проводник и аккумулятор.
– Мирный атом?
– Атом – это развод, даже без взрывов и утечек. Ни одна АЭС еще не выработала столько же энергии, сколько потребовалось на ее строительство и обслуживание. Атомная энергия нужна, только чтобы сохранять экологию Франции и отравлять Южную Америку.
– Так что, совсем никакой надежды?
– Никакой надежды обратить этот процесс. Или замедлить его. Теоретически возможно сократить коэффициент его ускорения, только вот никто этим всерьез не занимается. И даже если б занимались, все наши знания о человечестве подсказывают, что мы используем ресурсы менее эффективно, когда дела плохи. Представьте себе людей, сжигающих диваны, чтобы согреться.
Внезапно она стреляет глазами на меня. Клянусь: женщины точно знают, когда ты пялишься на их буфера. Если б научиться управлять этой способностью женской психики, человечество было бы спасено.
– Вы, кажется, получаете удовольствие от этой беседы, – говорит она.
Так и есть. Вообще я, наверное, даже смеялся вслух.
И я не знаю точно почему. Самоуничтожение рода человеческого – это, конечно, забавно, – особенно если оно происходит из-за перенаселения и технического прогресса – единственных целей, которые человечество когда-либо принимало всерьез. Но, может, все дело в моей спутнице. Эх, доктор Хёрст, какой же ответ не послужит вам поводом выбить из меня все дерьмо?
– Так когда мы прошли точку невозврата? – спрашиваю я.
– Забудьте. Я вам слова не даю сказать.
– Да ладно вам.
– Радио не работает. Не заставляйте меня петь.
– Так вот чем вы занимаетесь для Милл-Ота? Изучаете конец света?
– Это конфиденциально. И нет.
– Но ведь вы же…
– Палеонтолог катастроф. Все равно нет.
– Так что же вы делаете для Милл-Ота?
– Ла-ла-ла-ла.
– Вы можете хотя бы сказать, о чем он собирается говорить со мной?
– Нет. Простите, не могу. Он хочет поговорить с вами лично. А с Милл-Отом все завязано на доверии.
Она сигналит, остановившись перед воротами.
– Кстати, о доверии: он хотел, чтобы я подождала вас и отвезла в отель, но, похоже, на это я пойти не могу. От разговоров о конце света меня всегда очень тянет выпить. Просто попросите его вызвать вам такси. И сохраните чек.