Х е д в и г (около Грегерса). Вот теперь вы можете хорошенько рассмотреть дикую утку.
Г р е г е р с. Я как раз на нее и смотрю. У нее одно крыло что-то повисло, кажется.
Я л м а р. Оно и не удивительно, она ведь была подстрелена.
Г р е г е р с. И одну ногу слегка волочит. Или нет?
Я л м а р. Пожалуй, чуточку.
Х е д в и г. За эту ногу ее собака схватила.
Я л м а р. А то вообще она как ни в чем не бывало. И это поистине удивительно, если вспомнить, что в нее попал заряд дроби да еще она побывала в зубах у собаки...
Г р е г е р с (бросив взгляд на Хедвиг). ...И что она побывала в пучине морской... так долго...
(*687) Х е д в и г (улыбаясь). Да.
Г и н а (хлопочет у стола). Да, уж эта диковинная утка. Ухаживают за ней, как за прынцессой.
Я л м а р. Гм! Скоро будет готово? Г и н а. Сию минуту. Хедвиг, поди-ка подсоби мне.
Гина и Хедвиг уходят в кухню.
Я л м а р (вполголоса). Мне думается, тебе бы лучше не стоять тут и не глядеть на старика. Он не любит.
Грегерс отходит рт дверей чердака.
И лучше я закрою, пока остальные не пришли. (Машет руками.) Кшшш-кшшш! Прочь пошли! (Поднимает занавес и закрывает двери.) Вся эта механика - моя выдумка. Оно довольно занимательно придумывать и устраивать тут все такое, чинить и исправлять, когда портится. Да и кроме того, это вот приспособление решительно необходимо: Гина не любит, чтобы кролики и куры забирались сюда в ателье.
Г р е г е р с. Ну, разумеется, должно быть, жена твоя и правит здесь всем?
Я л м а р. Я вообще предоставляю ей текущие дела. Тогда я могу выбрать время уединиться у себя и заняться тем, что поважнее.
Г р е г е р с. Чем же именно, Ялмар?
Я л м а р. Удивляюсь, как ты до сих пор не спросил об этом, или ты, пожалуй, не слыхал об изобретении?
Г р е г е р с. Об изобретении?
Я л м а р. Неужели не слыхал? Ну да там у вас, в лесных дебрях...
Г р е г е р с. Так ты изобрел что-то?
Я л м а р. Не совсем еще изобрел. Но я занят этим. Ты, конечно, понимаешь, что если я решился посвятить себя фотографии, то не для того же, чтобы только снимать тут всякого встречного и поперечного.
Г р е г е р с. Ну конечно. Так и жена твоя сейчас мне говорила.
Я л м а р. Я поклялся, что если уж посвящу свои силы этому ремеслу, то подниму его так высоко, что оно станет настоящим искусством и наукой, И вот я решил сделать это замечательное изобретение.
(*688) Г р е г е р с. А в чем же оно состоит? Какая его цель?
Я л м а р. Видишь ли, милый мой, ты пока не расспрашивай о деталях. На все это нужно время, понимаешь. И ты не думай, что мною руководит тщеславие. Я работаю, разумеется, не для себя лично. Нет, передо мной и днем и ночью стоит задача моей жизни.
Г р е г е р с. Какая же это задача?
Я л м а р. Ты забыл старца, убеленного сединами?
Г р е г е р с. Твоего бедного отца. Да, но что же ты можешь, в сущности, сделать для него?
Я л м а р. Могу воскресить в нем чувство собственного достоинства, восстановив честь и славу имени Экдала.
Г р е г е р с. Так вот она, задача твоей жизни!
Я л м а р. Да. Я хочу спасти потерпевшего крушение старца; ведь он, знаешь, потерпел кораблекрушение уже тогда, когда гроза над ним только разразилась. Пока длилось это ужасное следствие, он уже перестал быть самим собою. Пистолет этот... из которого мы стреляем кроликов... да, он сыграл роль в трагедии нашего рода.
Г р е г е р с. Пистолет? Как так?
Я л м а р. Когда был произнесен приговор и ему предстояло отправиться в тюрьму... он держал пистолет в руке...
Г р е г е р с. Держал!..
Я л м а р. Да. Но он не решился. Он струсил. Так он уже опустился, так ослаб душой. Ах, поймешь ли ты это? Он, офицер, уложивший девять медведей, потомок двух подполковников... то есть в хронологическом порядке, разумеется... Поймешь ли ты это, Грегерс?
Г р е г е р с. Да, я вполне понимаю.
Я л м а р. А я нет. И затем пистолет вторично сыграл роль в истории нашей семьи. Когда на отца надели серое одеяние и посадили под замок... О-о! Это было для меня ужасное время, поверь! У меня на обоих окнах были спущены шторы. И когда я тайком выглядывал из-за них на улицу и видел, что солнце светит по-прежнему, я не понимал этого; видел, что люди проходят, смеются, разговаривают о чем-то... и не понимал этого. Мне казалось, что вся жизнь должна замереть, остановиться, как во время солнечного затмения.
(*689) Г р е г е р с. У меня было такое же чувство, когда умерла мать.
Я л м а р. В такую-то минуту Ялмар Экдал и приставил пистолет к своей груди.
Г р е г е р с. Так и ты хотел!..
Я л м а р. Да.
Г р е г е р с. Но ты не выстрелил?
Я л м а р. Нет. В решительный момент я одержал над собой победу. Я остался жить. И, поверь, нужно было иметь много мужества, чтобы выбрать жизнь при таких условиях.
Г р е г е р с. Да... это кто как смотрит.
Я л м а р. Нет, это безусловно так. Но это было к лучшему. Теперь мое изобретение не за горами, и доктор Реллинг полагает, как и я, что отцу возвратят тогда право носить мундир. Я потребую этого как единственной награды себе.
Г р е г е р с. Так это насчет мундира он так?..
Я л м а р. Да, у него только об этом и думы и заботы. Ты не можешь себе представить, как мне больно за него. Всякий раз, как у нас бывает маленький семейный праздник - день нашей свадьбы с Гиной или что-нибудь такое, - старец выходит в своем офицерском мундире былых, счастливых времен. Но чуть раздастся стук в двери, он улепетывает к себе со всех своих стариковских ног, он ведь не смеет показываться в таком виде посторонним. Каково сыновнему сердцу видеть подобное унижение!
Г р е г е р с. А в какой срок ты думаешь закончить свое изобретение?
Я л м а р. Ну, господи боже мой, о таких деталях, как срок, разве можно спрашивать! Изобретение - это такое дело, что тут сам себе не господин. Тут многое зависит от настроения... вдохновения... И почти невозможно заранее назначить срок.
Г р е г е р с. Но все-таки дело ведь подвигается?
Я л м а р. Разумеется, подвигается. Я каждый день, без исключения, вожусь с этим изобретением; оно меня всего захватило. Каждый день, как только отобедаю, запираюсь в нашей комнате, чтобы на свободе предаться мыслям. Но (*690) только не надо торопить меня. От этого толку не будет. Это и Реллинг говорит.