Его приезд взбудоражил и семью и весь аул; стар и мал считали своим долгом зайти в этот дом и по традиции поприветствовать Асета. Его немедля усадили за стол, застеленный новой скатертью, приготовили чай и поставили миски с горячими баурсаками[1] и лепешками. Он пил чай в окружении людей, которые следили за каждым его движением, и на их лицах было написано такое сочувствие, точно он не ел целый месяц.
И все же от его острого глаза не укрылось, что приготовления к свадьбе идут полным ходом, не остановившись ни на минуту. Среди людей, набившихся в дом и торчащих во дворе, проворно сновали озабоченные молодухи.
Откуда-то появлялась сестра, присаживалась рядом, гладила по руке, шептала растроганно:
— Родной мой… Светик мой… Солнышко мое… Ну, вот мы и увиделись…
И, видно, больше не хватало ей слов, чтобы выразить накопившуюся любовь к нему. В эти минуты она походила на мать. Такая же ласковая и такая же теряющаяся от нахлынувшей нежности.
Сестра казалась старше своих сорока лет. Шутка ли быть матерью девяти ребятишек! Асет понимал это и, все же она постарела более, чем он ожидал. И одета сестра в плюшевый камзол с длинными полами, какие обычно носят пожилые женщины. А талия ее опоясана цветным платком. Знать, уже мучается сестра поясницей — признак наступающей старости.
Он поймал себя на том, что и сам чертовски растроган, до того растроган, что даже сжало горло и он не в силах что-нибудь сказать, только накрыл ладонь сестры своей ладонью и мягко пожал ее.
Молодуха, что собирала на стол, не выдержала и напустилась на сестру:
— Будет тебе! Брат приехал родной? Приехал! Ну чего слезы льешь? Дай ему напиться чаю!
— Больше не буду, — испугалась сестра, проведя пальцем по влажным глазам, — пей, мой родненький, пей!
И, посидев около него, убегала туда, где шли пока еще не видимые приготовления, и немного погодя возвращалась опять. И опять присаживалась рядом, и опять шептала.
«Как это славно, что у меня такая сестра. Как это здорово, когда тебя есть кому встретить», — подумал Асет.
Он разомлел от горячего чая, от вкусной пищи. Давала о себе знать и бессонная ночь. Когда ему сказали, что в соседней комнате его ждет приготовленная постель, он не стал упираться. К тому же впереди предстояла свадьба — не легкое испытание и для свежего человека.
Разбудил его шум голосов за окном. Кто-то поминал его имя. Асет взглянул на часы. На сон ушло два часа с небольшим, но этого было достаточно. Он чувствовал, что тело его обрело привычную гибкость и легкость. И лишь из головы еще не ушла тяжесть, обычная для дневного сна.
А со двора донесся смех, и голос сестры произнес:
— Ба, кто идет?! Уж не Загипа ли пожаловала к нам?
Асет встрепенулся, поднял голову.
— Здравствуйте, тетя Кульшар! — ответил мягкий голос.
— Здравствуй, здравствуй, Загипа! Как твои дети? Живы-здоровы? Как ты здесь появилась, милая? Разве вы уже не на песках? Я-то думала, вы еще там, — сказала сестра.
— Да нет уж, мы перекочевали к горам. Дня три, как перебрались. А я вот приехала на мельницу — надо помолоть зерно.
Они еще долго говорили о том о сем, и потом Загипа спросила:
— Говорят, приехал Асет?
— Приехал голубчик, приехал. Намаялся в дороге, всю ночь ехал поездом. Я уложила его отдыхать.
— Хотелось бы взглянуть на него. Какой он теперь? Поди, уж лет двенадцать прошло, как я его не видела. В детстве-то, тетя Кульшар, мы бегали вместе. А то на конях наперегонки.
— Подожди немножко. Он скоро, наверное, встанет.
«Ну да, это же Загипа! Та самая маленькая Загипа! В самом деле, мы не виделись лет двенадцать. Так и есть, после восьмого класса», — сказал себе Асет.
В то время его отец пас колхозных коней, и часто случалось так, что по соседству кочевал отец Загипы с отарой овец. Вот тогда они вместе с Загипой и носились на конях: то заворачивали отбившуюся от стада скотину, то просто скакали наперегонки.
Именно об этом и говорила Загипа. Но помнит ли она, как они ездили однажды в школу? Что касается его, когда он думает о детстве, в его памяти непременно всплывает это событие, и у него возникает ощущение трогательной чистоты.
Помнится, они заканчивали учебу в шестом классе и вместе ездили на экзамены. В тот раз их семьи расположились по ту сторону горы Ешкиульмес, у самого подножия, и он и Загипа поутру выезжали в аул. В этот памятный день с ночи сеял мелкий дождь, унялся он только к полудню. На смену ему пришел густой туман, такой тяжелый, что плечи ощущали его тяжесть. Высокая горная трава набухла от влаги, словно губка; она, казалось, только и ждала опрометчивого путешественника, чтобы вымочить его от пят до головы.