— Ага, не мучьте, расскажите.
— Сегодня мы уже не успеем, — сказал Кусен уклончиво. — Вот приезжай завтра, тогда я посмотрю.
Боздак умолял и так и эдак, но Кусен только ухмылялся лукаво да твердил свое:
— Вот приезжай завтра…
— Ну, тогда хоть дайте совет, — сказал Боздак, сдаваясь.
— Совет? Совет дать могу, — согласился Кусен.
— Что мне делать со старым Садырбаем? Вчера смешались наши отары, и он оставил у себя одну мою овцу. Я спохватился только вечером, когда пустил овец в загон. Вижу, одной не хватает. Тогда я поехал к нему, говорю: «У вас моя овца, отдайте, пожалуйста!» А он смеется: «Ничего не знаю, нет у меня твоей овцы!» Как мне быть, не знаю.
— Да, Садырбай не отдаст, — сказал Кусен. — Если к нему попала чужая, ни за что не вернет. Хоть тресни! Выход только один: опять смешай своих овец с отарой Садырбая и потом забери свою овцу.
— У меня восемьсот овец, разве запомнишь всех? — смутился Боздак.
— Вот что значит молодость! Полюбуйтесь на него: всего восемьсот овец, и он не в силах запомнить. — Кусен покачал головой. — Ладно, я поговорю с Садырбаем.
— Ага, кто это? — встревожился юноша, и Кусен увидел троих всадников.
В первом он сразу узнал Тургали. Тот далеко оторвался от остальных и летел прямо на Кусена. Отставшие всадники размахивали шапками, что-то кричали отчаянно, потом он разобрал:
— Кусен! Берегись!
Теперь он и сам заметил ружье, которое Тургали держал поперек седла.
— Сейчас ты увидишь, кто такой Тургали! Я обещал тебе, и сейчас ты увидишь! — заорал Тургали, осаживая коня шагах в пятидесяти.
На него было страшно смотреть, совсем осатанел парень. Глаза налились кровью, губы дрожат.
— Эй, стань хорошенько! Буду стрелять! — крикнул Тургали и, подняв ружье, стал неверной рукой заряжать.
Кусену хотелось сказать: «Нехорошо, Тургали! Вдруг твое ружье возьмет и выстрелит, а? Ну-ка, опусти его и уезжай от греха».
Но язык почему-то вышел из подчинения, и Кусен не смог выдавить ни слова.
— Ага, что он делает? — всполошился Боздак, он по-птичьи взмахнул локтями, пришпорил коня и поскакал к Тургали.
Раздался оглушительный грохот. Кусену показалось, будто разверзлись небеса. Рыжий встал на дыбы, и Кусену пришлось покрепче вцепиться в гриву. Потом, подняв голову, он увидел коня Боздака, стоявшего поодаль, и самого Боздака, который сидел в седле, нелепо свесившись набок.
— Боздакжан, что с тобой? Эй, что с тобой? — заголосил Кусен; скатившись с лошади, он подбежал к юноше и придержал за ослабевшие плечи.
Он совсем забыл о Тургали, а когда хватился, тот уже был в крепких тисках у подоспевших на помощь чабанов. Они стащили Тургали с коня, а он не сопротивлялся, обвис в их руках, точно тряпичный.
Рана у Боздака оказалась пустяковой. Пуля слегка задела мякоть руки, и у парня просто был шок. Его окропили водой, Боздак открыл глаза.
Убедившись в том, что юноша вне опасности, чабаны занялись Тургали.
— До чего же ты кровожадный! — сказал один из них.
— Он говорил: «Во мне кровь так и кипит! Хочу кого-нибудь убить!» А мы думали, шутит, — пояснил второй.
— И вид-то у него… Тьфу!
Присмиревший Тургали лежал на земле, покорно свернувшись калачиком.
На другой день Кусен приехал на центральную усадьбу и до обеда просидел в правлении, пристроившись на стуле в углу, — терпеливо ждал, когда бухгалтер подсчитает причитающийся ему заработок за все лето. Потом он рассовал по карманам, за пазуху и за голенища сапог пачки денег, отправился на ток и оттуда привез к свояку две машины зерна, причитающегося на трудодни. Выгрузив зерно в сусеки, Кусен пошел на почту и выслал часть денег детям.
После этого он решил, что главное сделано, и пару дней гостил по родственникам, гулял от всей души. Хозяева не скупились, угощали лучшей едой. Кусен соревновался с ними в щедрости, так и сыпал подарками. Хозяину — подарок в честь хорошего урожая, хозяйке — на платье.
В эти дни он пил водку, точно воду, говорил всласть и все, что заблагорассудится, а хозяева кивали, поддакивали, даже если он нес околесицу, перебрав лишнюю чарку. И не важно, что они думали про себя: он был их гостем, поэтому они улыбались и от мала до велика звали его уважительно «Кусеке». Только и слышалось:
— А Кусеке прав!..
— Послушайте, послушайте! Кусеке говорит дело!..
И все знали наперед, что перед отъездом Кусен так избалуется, что обязательно что-нибудь натворит. И сам же обидится. Тогда ему будет легче уехать обиженным, клянущимся более не ступать в аул ногой.