Как я потом узнал, они скрывали встречи от нашей семьи. Дома у нас Токтар первое время даже не появлялся. Но однажды он все-таки не выдержал и, проходя мимо нашего дома, заговорил с бабушкой, когда она грелась на солнце.
— Здравствуйте, бабушка! Как ваше здоровье? — почтительно сказал Токтар.
Лучшего нельзя было придумать, чтобы завоевать расположение бабушки. Ей очень правились молодые люди, почитавшие старших.
— Спасибо аллаху, он милостью меня не оставил. Еще могу быть своим птенчикам полезной. А ты, сынок, чей будешь? — дружелюбно спросила бабушка.
— Я Токтар, бабушка.
— Ты Токтар, сын Шымырбая?
— Да, бабушка.
— Милый мой, дай тебе бог побольше счастья, — сказала бабушка, очень довольная тем, как держится этот молодой человек.
— А как самочувствие вашего сына? Пишет ли он с фронта? — спросил Токтар и тем самым окончательно покорил ее сердце.
— Пишет, милый мой, пишет. Мы получаем письма. Назираш! Деточка, угости молодого человека айраном! — крикнула бабушка, повернувшись к дому.
— Спасибо, бабушка. Зачем беспокоите себя? Я лучше пойду, — смутился Токтар.
— Нет, свет мой, нельзя отказываться от нашего угощения. Я предлагаю его от всей души.
— Спасибо, бабушка. Я с удовольствием выпью, — еще более смутился Токтар.
А сестра Назира, будто только и ждала за дверью, вынесла деревянную миску — тостаган, полную прохладного айрана. В этот день она отпросилась пораньше с работы, убиралась дома, стирала белье.
Токтар пил не спеша, маленькими глотками, показывая, как высоко оценивает этот замечательный айран, и вел с бабушкой беседу.
Я не сводил глаз с молодого джигита и своей старшей сестры. Мне было интересно, как они поведут себя дальше, выдадут ли себя, проговорятся. У меня даже устали глаза, так я старался не упустить ни одного взгляда, ни одного движения с их стороны. Но хитрецы держались, как ни в чем не бывало. Будто встретились впервые. Даже не посмотрели друг на друга. Ну и ну!
— Милый мой, а тебя еще не призывают в армию? — спросила бабушка Токтара.
— Зимой вызывали в военкомат, и я обрадовался: наконец-то пойду воевать. Но оказалось, мой возраст еще не подошел. Ошиблись, видно, спутали с кем-то. Но летом уж точно призовут. Я очень надеюсь, — ответил молодой человек.
— Господи, что же это делается?! Только подросли дети, совсем как молодые деревца, и тут же враг хочет их срубить топором! Проклятая война! Уу, чтобы ты сгинул, пашис!
Так бабушка произносила чуждое слово «фашист».
— А ну, Назираш, принеси еще айрана Токтару!
Джигит протянул сестре опустевший тостаган и шепнул почти беззвучно:
— Спасибо, Назира!
Их руки задержались на чашке. Сестра Назира улыбнулась одними глазами, незаметно кивнула. «Ну и хитрецы, ну и ловкачи!» — подумал я.
А ничего не подозревающая бабушка продолжала ругать «проклятую войну, проклятого пашиса, чтобы он сгинул», вспоминала сына — нашего отца, посетовала «как там ему, бедняжке, на фронте», и даже всплакнула немножко.
Вечером, за чаем, когда мама вернулась с поля, бабушка вдруг ни с того ни с сего сказала:
— Только подумать, у сына Шымырбая уже под носом усы! Совсем взрослый мужчина!
— А что? Недавно его видели? — удивилась мать.
— Да сегодня сижу на пороге, вяжу носки и вдруг слышу: кто-то здоровается со мной. Смотрю, стоит молодой человек. Оказывается, Токтар, сын Шымырбая. Такой воспитанный юноша. «Пишет ли с фронта ваш сын?» — говорит.
— А что ему было нужно? Зачем он приходил? — нахмурилась мать и посмотрела на сестру Назиру.
Моя старшая сестренка покраснела до корней волос, опустила глаза. Я думал, сейчас признается, что дружит с Токтаром. Но куда там, только передернула плечами и бросила небрежно:
— Откуда я знаю. У бабушки спроси: она с ним целый час болтала.
— Да просто парень мимо шел, спросил меня про здоровье. Ну, мы и разговорились, — пояснила бабушка, простодушно не замечая маминого беспокойства. — Вот я и говорю: вырос, как молодой тополек. Высокий, красивый! Да жаль, в армию летом пойдет.
— Да что вы, мама! Далеко ему до армии еще, — возразила мать. — Два года почти. Токтар — ровесник нашей Назиры. Ну, может, старше, — она посчитала на пальцах, — месяца на три. Ну да, Назира осенью родилась, а он в середине лета.
— Это ты говоришь, ждать два года. А сам он сказал, что зимой его уже вызывали. А летом уж точно возьмут. Верно я говорю, Назира? Ведь ты слышала, как он сам сказал, — заупрямилась бабушка.
— Слышала, — кивнула сестра. — Он два года себе прибавил. Хотел пораньше вступить в комсомол.