Ангелина достала из рюкзака мыло и носовой платок. Схватила бадью и, стараясь не расплескать испорченную воду, смело шагнула во двор.
В саду весело чирикали воробьи; в траве сверчки выводили песни. Зеленоватое солнце спряталось за верхушками деревьев и, просачиваясь сквозь ровные ряды стволов, заливало землю золотом. Даже трава становилась какой-то сказочной, словно ее осыпали бронзовой пыльцой.
Стараясь думать об окружающей красоте и прогонять нелепый страх, Лина выдохнула и пошла к колодцу. Но ужас все равно сковывал плечи и, будто чья-то когтистая лапа, скреб по горлу. И Кэйса знала, что это не только от гадкой таблетки. Но контроль еще оставался, и она держала его в узде, как дерзкую птицу в клетке.
С трудом справилась с тяжелой цепью и, распутав ее, высвободила прогнившее ведро. Его дно было усеяно мелкими темными отверстиями.
Скрежет металла заглушил пение птиц – они резко притихли. Лина и сама на секунду замерла. Было такое чувство, что она вторгается в чужое владение, и природа ее сейчас за это накажет. Громко выдохнула, и, несмотря на устоявшуюся жару, по телу побежал противный холод.
– Давай помогу, – из-за плеча вытянулась сильная мужская рука.
Кэйса одернулась и налетела спиной на Кирилла. Почему она не услышала его?
– Как ты напугал меня, – пискнула Ангелина.
– Да все нормально. Здесь никого нет. Ну, кроме нас.
Власов быстро расправился с коловоротом, и ведро глухо шмякнулось об воду. Кирилл подождал пока оно наберется, затем стал поднимать.
– Давно знаешь Германа? – вдруг спросил он, посматривая в ее сторону прищуренным взглядом.
Лина, сделав шаг в сторону, поддела носком пучок травы.
– Нет. А что?
Проводник заглянул в колодец и, чуть притормозив наматывание цепи, вытянул ведро. Капли полетели во все стороны, обливая ноги Лины ледяной водой.
Она ахнула и отпрыгнула в сторону.
– Только не пей ее, – посоветовал проводник.
– Думаешь, отравлюсь?
– Не-е… но живот покрутит. Вот, держи, – Власов протянул небольшую пластиковую флягу. – Если пить хочется.
– Спасибо, – Ангелина жадно напилась и вернула бутылку.
– Слушай, Кэй, все три дня хотел тебе сказать, – начал Кирилл и, подтащив ведро ближе, плеснул внутрь бадьи немного воды.
Ангелина смочила платок и, быстро намылив его, стала усердно оттирать грязные, заросшие зеленью, стенки посудины. Но получалось плохо, руки сводило от ледяной воды, а липкая грязь и мох не отмывались.
– Так что хотел сказать?
Кирилл молчал и мило улыбался.
– Что? – переспросила Лина, выливая мыльную жижу наземь.
– Ты ведь знаешь, что, – тихо сказал проводник и плеснул еще воды.
Кэйса глянула в его темно-зеленые глаза и, подавив дрожь, опустила голову. Она еще в первый день похода заметила, с каким голодом Кирилл поглядывает на нее, но оступаться снова не хотелось. Жизнь научила справляться со своими желаниями, потому симпатия к молодому и привлекательному мужчине осталась на уровне зачатка. Насильно затолкав романтику глубоко в душу, Лина относилась к нему, как к сотруднику, коллеге и помощнику по работе. Но вот тот небрежный поцелуй на бревне не давал покоя.
Ангелина закусила губу и подавила волну жара в животе.
Сломаешься… Сломаешься…
Кирилл брякнул что-то себе под нос, затем громко поставил ведро на бетонный пятачок у колодца.
– Постой, – внезапно потянул Лину за локоть, заставляя подняться.
– Кирилл, ты меня не так понял, – прошептала она, отгораживаясь мокрой тряпкой.
– Я и не пытался. Ты просто мне нравишься. Что в этом плохого?
Отодвинув ее руку, отбросил в сторону импровизированную мочалку. Та плюхнулась в траву. Кирилл ступил ближе и зацепил бадью. Посудина с грохотом завалилась набок.
Кэйса попятилась и уперлась спиной в колодец.
Рука проводника натянулась между ними, словно струна, что сейчас порвется, и привычный мир зальет новыми, но такими желанными эмоциями.
– Кирилл…
– Биолина-а…
Старая забытая кличка ввинтилась в уши. Лина ошарашенно уставилась на мужчину. Он косо улыбался. Его лицо, за несколько дней похода, прилично заросло щетиной. Это добавило ему зрелости и серьезности.
Жуткая мысль затрепыхалась в голове, как шершень-мутант. Могла ли она встречаться с ним раньше? Так только один человек ее называл, и его давно нет в живых.