А если сказал — ответишь.
В здравом уме сказал или спьяну, в бреду или во сне, просто так брякнул или с горы в назидание, вслух или про себя — за всё ответишь от сих до сих. Давши слово — держись, а то пиздец тебе. Не давши слово — всё равно пиздец, таким как ты — везде пиздец. Потому что у нас тут всё так устроено.
И чем дальше он ползает, уже не пятнистый и не розовый, уже лысоватый и помятый, тем больше он узнаёт про то, что все остальные здесь называют Опытом. А Опыт этот очень простой: ничего нельзя. Вообще ничего. Ни стоять, ни висеть, ни лежать, ни ходить — сразу же прибегут с участковым и спросят паспорт. Любое «можно», как только до него дотронешься, тут же превращается в «нужно». Нужно есть, нужно спать, нужно ебаться, потому что все так делают. Нет, здесь нельзя — можно только здесь, в специально отведённом месте, в отведённое время. И не шуметь — кругом везде люди. Сверху люди и снизу, слева и справа. Прислушиваются: не включил ли он воду, примус, обогреватель, самогонный аппарат, не храпит ли во сне, не чавкает ли, не сопит ли, не шмыгает ли носом, не сморкается ли на пол и не занимается ли половой жизнью в извращённой форме?
А если вдруг станет тихо — тогда придут опять с участковым и найдут, наконец, бывшего младенца такого, как им всегда хотелось: руки по швам, пятки вместе, на лице отсутствие претензий.
Ну и слава Богу. Пользы от него, честно сказать, всё равно никакой не было, непонятно даже, зачем приходил.
Не надо пиздеть
Не надо пиздеть, больше уже нельзя пиздеть.
Это раньше было можно, когда люди в основном помалкивали и копали свою брюкву, угрюмо поглядывая на окружающее пространство из-под низких своих лбов.
А сейчас все стали очень сильно умные, и у каждого из головы постоянно лезут мысли, которые они все до единой обязаны немедленно нам рассказать.
Для пиздежа придумали множество приспособлений: одни побольше, другие поменьше. Одни можно носить с собой, другие с места не сдвинешь. Люди идут по улице, сидят на диване, едут в автомобиле и всё время пиздят, пиз-дят и пиздят.
Нажмёшь любую кнопку, повернёшь любой выключатель
оттуда немедленно раздается пиздёж: «я так думаю…», «с моей точки зрения…», «в создавшейся ситуации…»
Но этого всё равно маловато, надо ещё, давай-давай — придумали интернет. А в интернете пиздят уже вообще все полным-полны набиты болталки, чаты, форумы и вообще неизвестно что. Аськи кукарекают, почта звякает: хотите хуй побольше, сиськи потолще, семь тысяч тонн вагонки и тридцать миллионов долларов совершенно бесплатно? Не хотите? Не может быть! А почему не хотите? Нет, мы хотим это знать! Не может нормальный человек этого не хотеть. А тогда хотите, мы вам расскажем, как правильно печь лаваш, сосать хуй, рожать детей, ездить автостопом и расписывать кухонные доски?
Но ведь нельзя же раздувать этот шарик вечно. То, что вселенная бесконечна — это нас не касается, вселенная нашего пиздежа не слушает — он оседает в нижних слоях нашей с вами атмосферы. И в этой атмосфере уже не следует выёбываться и размахивать руками. Раньше один только поэт Тютчев не знал, как слово наше отзовётся, а сейчас этого уже вообще никто не знает.
Вот один человек где-то снял фантастический фильм про то, как столкнулись два самолёта, другой написал про то же статейку, третий рассказал что-то кому-то, и, пожалуйста вам — действительно столкнулись. И ещё два просто так ёбнулись.
Вот на одном острове человек собрал вокруг себя других людей и говорит им: «Назовите мне, кто из вас тут лишний?»
А совсем в другом месте шатается ледник, и кто тут лишний — это не тебе, брат, решать, упокой Господь твою душу.
Так что — не пиздеть. Ходить медленно, дышать редко. Переходить улицу на зелёный свет и чистить зубы по утрам.
Но главное — не пиздеть.
Всех, кстати, касается — и меня тоже.
Большие и маленькие
Вот живёт человек, маленький такой. Козявка просто, а не человек, копошится в спичечном своём домике, бегает туда-сюда по своим никому не интересным козявочным делам. Ветер подул — и унесло козявку. Капля с неба упала — у козявки потоп, козявка барахтается, смешно.
И сидит эта козявка на самом дне высокого-превысокого неба, а над ней — огромный-преогромный Бог, и летают огромные Ангелы, и птицы страшные, и даже те, которые не страшные, всё равно склюют запросто и не подавятся. По левую руку у ней Бесконечность, про которую лучше и не думать, а по правую — Вечность, которая всё равно в голо-вёшке её крошечной не уместится. А под ногами — бездонная Преисподняя с Чертями, свят-свят. И всё это крутится и лязгает, дым, гром, грохот — ужас, в общем.
А вот живёт другой человек — большой. Крупный такой человек, осязаемый, с ног его не собьёшь: ручищи — во! ногой как топнет! Живёт он в огромном своём домище выше самой высокой горы и всё равно еле-еле в нём помещается. Что хочешь такой человек со своим миром может сделать. Если плохой это человек, то поломает он что-нибудь вдребезги, а то насрёт в мире своём огромную кучу, или слово Хуй везде напишет. А если хороший, то посадит он толстенное дерево в три обхвата и напишет книжищу, хоть в тысячу страниц, хоть в две — запросто. И ещё сына родит наиогромнейшего с воот такой пастью. Как решил он, так и будет, сказал — сделал, ибо сам он тут наиглавнейший всего вокруг и себя самого Хозяин. И попирает он головой самые облака, и прогибается земля под его башмаками, а под землёй тоже всё для него специально припасено: полезные там разные ископаемые и питательные всевозможные корнеплоды.
Иногда маленький и большой человек встречаются, даже, может быть, пьют вместе водку. Но без всякого удовольствия пьют, потому что говорят они всегда про разное. «Маловато!», — сердится большой человек, выпивая полный гранёный стакан. «Ох, и куда ж в меня лезет?» — вздыхает маленький человек, выпивая свой напёрсточек. «Что завтра делаешь?» — спрашивает большой человек. «Завтра? — пугается маленький. — Это ж когда оно ещё наступит, я пока про это и не думал, мне бы сегодня прожить». «Завтра будет завтра», — уверен большой человек. И всё он знает: что будет делать и завтра, и послезавтра, и через десять лет, и через тысячу.
А на самом деле, они, в общем-то, одинаковые, и метров с пятидесяти уже не разберёшь, кто из них большой, а кто маленький. И если вдруг надумают они бить друг другу морду, то ещё неизвестно, кто кому набьёт. Хотя, скорее всего, большой, потому что уверенности в нём больше. Уверенность в своём существовании — это огромная и страшная сила.
Займёмся любовью
Я вот не понимаю, как это можно Заниматься Любовью. Ну или Сексом.
Заниматься Любовью могут только американцы. Это когда женщина вспрыгивает на мужчину и они страшно оба кричат. То есть сначала там играет такая, знаете, Музычка, романтическая, и горят свечи. Главный момент в таком занятии любовью наступает, когда он говорит: «О Май Год! — гово-рит. — Я ни одного раза в жизни не имел такого секса с женщиной!»
Хотя, может быть, он и не то говорит, может быть, это переводчики опять наврали, переводчики — они вообще известные мудаки, но всё равно он обязан как-то выразить свою радость, а то не считается, что это был Хороший Секс. И она тоже должна выразить, а то он её пристрелит. Ну или пойдёт жаловаться лучшему другу, а тот ему в утешение расскажет, что его подружка тоже не всегда выражает радость, и тогда они пойдут и всё равно когонибудь пристрелят. Потому что все проблемы от Плохого Секса.