И всякому посетителю, которому случится зайти в это учреждение, приятно видеть Алексея Алексеевича. По настоящему практический человек, он, что ни говори, не очень доверяет всем этим компьютерам. Хорошо, конечно, что прогресс и всё такое, но, во-первых, непонятно, как оно работает: байты эти, килобайты, не пощупаешь их и не понюхаешь. А во-вторых, там вирусы сплошные, хакеры-шмакеры — щёлкнуло что-то, вот и плакали твои денежки. Нет, бумажка — она всегда бумажка, особенно если в двух экземплярах.
Алексей Алексеевич свою работу любил и ни разу в жизни не сделал в своей Ведомости ни единой ошибки, чем заслуженно гордился. Молодые сотрудники учреждения любили Алексея Алексеевича от всего сердца, но по-своему — по-молодёжному, и поэтому иногда над ним подшучивали: бывало вызовет Алексея Алексеевича к себе начальство, а они тем временем пририсуют ему в Ведомости нолик к какому-нибудь важному показателю или запятую где-нибудь поставят не в том месте. Но ни разу у них такой фокус не прошёл: прежде чем снова засесть за свою Ведомость, Алексей Алексеевич внимательнейшим образом читал её с самого начала и только потом принимался за дальнейшую работу. Поэтому он всегда обязательно замечал такие проделки.
«Ну что же вы?! — говорил он шутникам. — Это же не фитюлька какая-нибудь! Это же документ!» И видно было по нему, что он действительно огорчён и обижен. Шутники вешали головы и разводили руками: «Вы, уж, извините нас, Алексей Алексеевич — это мы не со зла. Это мы пошутить хотели». «Конечно не со зла, — отвечал им Алексей Алексеевич строго, а от глупости. Молодые ещё — не знаете, что такое документ. Ничего, вот поживёте с моё — узнаете». Впрочем долго он ни на кого не сердился и никогда не жаловался на шутников вышестояшему начальству.
А назавтра всё повторялось сызнова. Потом шутники сами уходили в вышестоящее начальство и на их место приходили новые, и так всё шло потихоньку и шло. Жизнь, она ведь не стоит на месте, а всё идёт куда-то, идёт. Чаще мимо, но иногда и вместе с нами — это уж кому как повезёт.
Впрочем, за исключением этих небольших неприятностей, жизнь Алексея Алексеевича была ровная и вполне безоблачная. Различные потрясения общественных устоев каким-то образом обходили его учреждение стороной — менялись разве что вывески, да пересаживали Алексея Алексеевича каждые полгода в другую комнату с новой табличкой на двери. А жалование как было не очень большое, но прожить вполне можно, да таким и оставалось. Менялись только цифры — то это были сто тридцать рублей, то вдруг чуть ли не миллион, потом стали тысячи. Но жалования этого всегда непременно хватало на оплату коммунальных услуг, электричества, проезда на транспорте и нехитрой, но вполне сытной пищи из народного универсама.
Жил Алексей Алексеевич на Петроградской стороне в комнате в древней коммунальной квартире, что досталась ему в наследство от его покойной матушки, с которой он и прожил со своего рождения до самой её смерти. Жизнь в коммунальной квартире, вопреки всяким ужасам, которые про такую жизнь обычно рассказывают, была совершенно мирной. Алкоголик, который обязательно живёт в любой коммунальной квартире (если не живёт, то его специально подселяют), пил от всей души, но тихо: без пожаров и дебошей, а чаще всего и вовсе исчезал на целые месяцы. Остальные же соседи были все люди культурные и не очень молодые — из тех, что в своё время тайком перепечатывали на машинке различные крамольные сочинения. Обязательно всегда поздороваются и никогда не скажут «без пятнадцати», а скажут «без четверти». Очень все интеллигентные и приятные — Алексей Алексеевич ни разу в жизни даже ни с кем из них не поругался, не говоря уже про подраться. Тем более, что заведённые ими порядки, которые иному новоиспечённому петербуржцу показались бы странными и даже дикими, Алексея Алексеевича ничуть не тяготили — он даже и не представлял, что порядки могут быть какими-нибудь другими.
По вечерам, придя со службы, он вежливо раскланивался с соседями, варил себе сосиски или пельмени и пил чай с сушками или нарезным батоном. Затем смотрел по телевизору последние известия и ложился спать. Ни в какие увеселительные и, тем более, питейные заведения он никогда не ходил, да и вообще за много уже лет ни разу не отклонился от одного и того же маршрута: со службы ехал на метро до станции Чкаловская, оттуда пешком до дома. По дороге он заходил в народный универсам и покупал там те самые сушки или сосиски — выбор их там был очень большой и все почти по одной и той же, не очень высокой цене. Так что питаться можно было вполне разнообразно. Но Алексей
Алексеевич был большой консерватор и, выбрав один сорт сосисок, покупал всегда только его до тех пор, пока его можно было есть (всем известно, что всякий сорт пищи постепенно ухудшается — вырабатывает, так сказать, свой ресурс, и в конце концов становится совершенно несъедобным). Тогда Алексей Алексеевич долго и тщательно выбирал себе для питания новый сорт и покупал уже только его. Так же поступал он с пельменями и другими полуготовыми продуктами, какие продаются в народных универсамах.
На выходных он немного себя баловал: поздней весной, когда цены падали до относительно разумных, Алексей Алексеевич покупал себе возле метро рыбу корюшка — самый наиглавнейший петербуржский деликатес, и жарил её на постном масле, обваляв в муке. Все соседи его обычно в тот же самый день покупали себе рыбу корюшка и тоже жарили её на постном масле, так что получался небольшой праздник: лица у всех были торжественные и даже взволнованные (первая корюшка — это не шутка!), и в этот день все были друг к другу особенно вежливы и предупредительны.
Когда же рыба корюшка уплывала в свой Атлантический океан, Алексей Алексеевич покупал какой-нибудь другой деликатес — в магазинах сейчас этих деликатесов столько, что за всю жизнь не перепробуешь. Правда, в большинстве своём, они не очень вкусны, но Алексей Алексеевич был совсем непривередлив: ему всё нравилось. Съест деликатес до последней крошки, да ещё и похвалит. А в другой раз купит что-нибудь другое и опять похвалит.
Отпусков Алексей Алексеевич никогда не брал. Во-первых, на кого оставишь Ведомость, а во-вторых, что ему в этом отпуске делать? Телевизор что ли смотреть? Там все какие-то одинаковые — Алексей Алексеевич так и не научился их различать. Дачи у него не было, а зарубежные страны ездить дорого, да и не очень хотелось — всё, что Алексею Алексеевичу хотелось узнать про дальные страны, он давно узнал, ещё в детстве, из передачи «Клуб кинопутешественников».
Кому-то такая его жизнь покажется скучной и даже, может быть, бессмысленной, но сам Алексей Алексеевич вовсе от этого не страдал и, если считать, что счастье есть отсутствие несчастья, он был совершенно счастливым человеком.
Так он и жил: хмурый петербуржский декабрь незаметно сменялся такими же хмурыми белыми ночами — на Петроградской стороне почти всегда хмуро.
И дожил бы так Алексей Алексеевич до самого своего заслуженного отдыха и мирной безболезненной кончины, но увы! — любой читатель, который сам хоть немного пожил на этом свете, хорошо знает, что никто бы этого ему сделать не позволил. Придёт, обязательно придёт внезапно неведомая и безымянная сила в безмятежный уголок и всё там переломает, перетопчет и развеет по ветру. А зачем — она и сама не знает.