В детском саду он всегда здоровался со всеми, держа меня за руку. А меня охватывало важное и взрослое чувство: рядом со мной кому-то спокойнее. Он доверял мне полностью, всем сердцем. А я понимала, что так и должно быть. Ему нужен кто-то, чтобы за ним приглядывать. Я очень дорожила его доверием, словно оберегала маленькое и хрупкое яйцо.
Больше мы не держимся за руки. В лагере он – один из самых рослых парней. И подтянутых тоже. С его мозгами и странностями по-другому нельзя – иначе он был бы идеальной мишенью для школьной травли. И вдобавок он осложняет положение, наотрез отказываясь вступать в школьные спортивные команды. Он выполняет самый минимум обязательной программы и бегает на длинные дистанции. Его вполне устраивают одиночные занятия в тренажерном зале, но он ненавидит принципы, действующие в элитных частных школах в отношении спорта, особенно спортивные стипендии – иными словами, покупку спортсменов, выигрывающих всякие призы, которые так красиво выглядят в рекламных материалах школы.
А я? Я вообще не удостаиваю спорт ни единой лишней мыслью. Я не люблю его, и моя нелюбовь взаимна, поэтому мы просто стараемся друг друга не трогать. Я занимаюсь по минимальной программе, где не требуется скорость, чувство мяча (или еще чего) или дух соперничества. До приезда сюда нам предлагали в качестве одной из программ йогу – вот это как раз моя тема. Помедитировать для меня все равно что подремать.
Майкл смотрит на меня, и на его лице отражается душевная борьба – он решает, сказать что-то или промолчать.
– Выкладывай.
– Теперь для тебя все будет по-другому.
– Из-за рекламного щита?
Он с озабоченным видом кивает.
– Вследствие щита.
Помню, когда мы начали учиться, я спросила у мамы, что не так с Майклом, потому что уже сама к тому времени поняла, что он не такой, как остальные. Она объяснила, что он очень умный и немного паникер. С годами я уточнила этот диагноз: настоящий гений с патологической, порой изнурительной тревожностью. Но это всегда казалось логичным: тот, кто так много понимает, и тревожиться должен пропорционально своему пониманию. Может, взгляд и упрощенный, но вот так обстоит дело с моей точки зрения.
17
воскресенье, 14 октября
Я продержалась в лагере «Кромешный ад» почти неделю.
Мне предстоит восстановить отношения…
С людьми в целом.
Итак, люди в моем корпусе. О, да, к ним я испытываю прямо-таки теплые товарищеские чувства.
Сибилла. Красивое имя. Первая Сибилла в моей жизни. Почти все ее зовут Сиб. Она вроде не против. Улыбается. Может, и я когда-нибудь улыбнусь в ответ. Шумиха вокруг нее, которую я заметила в первый день, – из-за ее фото на гигантском рекламном щите. Видела я его. Это реклама парфюма, и из-за прически, макияжа или какой-то хитроумной компьютерной графики кажется, будто она опутана плющом. Кожа у нее очень белая – и на фото, и в реале. А мечтательный и немного не от мира сего взгляд в рекламе очень похож на тот, который довольно часто появляется у нее в жизни.
По-моему, она из тех, кто любит бывать наедине с собой, а здесь такой роскоши негусто.
Видимо, она не модель. Просто один раз снялась для рекламы.
Она очень высокая и гибкая. И я, честное слово, так и не могу понять, красотка она или уродка. Может, и то и другое? Определенно очень интересная внешность, пожалуй, даже прекрасный образец французской jolie laide[9] – потрясающее понятие.
Холли, которая живет в нашем корпусе, считается лучшей подругой Сибиллы.
Она шумная, любит покомандовать, у нее есть свое мнение обо всем, что должны делать и как выглядеть другие, а в случае Сибиллы она, похоже, толкает ее к ранним отношениям с каким-то Беном. Зачем? Кто он такой, пока не знаю.
Меня, новенькую, Холли воспринимает в штыки, все ждет, когда я сделаю неверный шаг (долго ждать не придется), и всем видом дает понять «хочешь мне понравиться – постарайся». Она ждет, что я захочу ее одобрения, буду бояться, жаждать признания и добиваться ее дружбы, но ничего подобного не будет. Если бы она знала, насколько я не заинтересована в том, чтобы вписаться в ее компанию, то поберегла бы силы.
Вечно она лезет со своим честным мнением. Честным до откровенного хамства. «А кто еще тебе скажет правду, если не я?» Хоть бы объяснил ей кто-нибудь, что далеко не все стоит говорить вслух. Иногда могла бы и заткнуться.
Если бы меня хоть сколько-нибудь интересовало общение с этой компанией, я бы сама ей так вчера и сказала. Она остановила какую-то девчонку возле учебного корпуса и во весь голос, совершенно не думая о том, кто может ее услышать, спросила, не пора ли ей заняться эпиляцией. «Чем?» – растерялась та девчонка.