Где Брент? Дверь спальни была закрыта. Почему он оставил ее одну? Почему не разбудил? Она подошла к двери, медленно повернула ручку и замерла, услышав голос Брента.
— Черт побери, Мэгги, не говори мне избитые истины о долге.
Почему он сердится? О каком долге идет речь?
— Я просто спросила, говорил ли ты с Селест. Я знаю, дружок, что ты провел с нею несколько вечеров перед свадьбой. Полагаю, что ты счел верхом благородства оставить таким образом Байрони одну до свадебной церемонии.
Кто такая Селест? Почему Брент проводил с нею вечера?
— Селест слишком болтлива, — продолжил Брент с ноткой отвращения в голосе. — Неужели женщины не могут держать язык за зубами? Нет, Мэгги, я ничего не говорил Селест. Бога ради, почему я должен говорить с ней?
— Только что женившийся мужчина не нуждается в любовнице, Брент, — последовал сухой ответ Мэгги. — Ты ведь не хочешь изменять Байрони, или, точнее говоря, продолжать свои шашни?
— Байрони — моя жена. И я буду относиться к ней как к своей жене. Я ведь женился на ней, разве нет? У меня фактически не было выбора. Послушай, я намерен заботиться о ней и окружить ее самым большим вниманием. А теперь, Мэгги, если ты уже закончила свои нравоучения, думаю, мне пора разбудить мою новобрачную и приступить к брачной ночи.
Байрони не сдвинулась с места, не могла пошевелиться. Голоса удалились. Мэгги ушла к себе, а Брент должен был очень скоро прийти к ней.
Мой муж.
Она тихо рассмеялась. Хоть эту ночь он проводил с нею, а не со своей любовницей!
Брент, покачав головой, погасил лампы в гостиной и запер дверь в свои комнаты. Мэгги не следовало бы совать нос в чужие дела, думал он, сжав зубы. Разумеется он поговорит с Селест. Но сейчас любовница ему не нужна. Он тихо открыл дверь в спальню и вошел. Когда он посмотрел на свою кровать, на его губах появилась улыбка. Он прошептал имя Байрони, однако ответа не последовало. Он зажег лампу около двери — ему не хотелось будить ее слишком внезапно.
Распрямившись над лампой, он увидел жену, стоявшую посреди спальни.
В следующее мгновение ему в голову полетел фарфоровый таз, стоявший на умывальнике.
Глава 19
— Подлец!
Брент в мгновение ока увернулся от фарфорового таза. Ударившись об стену за его спиной, тот разлетелся на мелкие осколки, упавшие к его ногам.
— Байрони, какого дьявола…
Небольшая лампа со столика ударилась ему в плечо и, отскочив, разломилась на полу на два больших куска.
— Байрони, прекрати! Нет, только не мой бронзовый канделябр!
Он ухитрился схватить канделябр за основание, но в следующий миг получил в грудь брошенный со всего размаха переплетенный в кожу том Сочинений Аристофана.
Он слышал прерывистое дыхание Байрони, видел, как она подняла руку с томом Вольтера, чтобы швырнуть и его.
— Довольно, черт возьми! — Он бросился к ней, увернувшись от Вольтера, выпустил канделябр и, схватив руки Байрони, прижал к ее бокам.
— Ненавижу! — выкрикнула она, яростно вырываясь от Брента. — Отвратительный лжец!
Брент тряс ее, пока голова Байрони бессильно не откинулась назад.
— Перестань! Что с тобой случилось?
Справиться она с ним не могла, но продолжала вырываться из его железных рук. Брент не сказал больше ни слова, а просто ждал, когда она выдохнется.
— Ну а теперь, — проговорил он наконец скорее озадаченно, нежели сердито, — объясни причину своего представления.
— От.., пус.., ти ме.., ня.
— Нет. Отпущу, только если ты не будешь портить мое имущество. — Он встряхнул ее еще раз, глядя вниз, на ее лицо. В расширившихся потемневших глазах Байрони, полных гнева, блестели слезы. Брент постарался говорить чуть поласковее:
— В чем дело?
Почему я отвратительный, лживый…
— Подлец.
— Хорошо, пусть будет подлец. Но… — Он внезапно умолк. Проклятие! Она подслушала его дурацкие разговоры с Мэгги, понял Брент. — Ты моя жена, — снова заговорил он, сжимая ее так крепко, что ей казалось, у нее едва не хрустнули ребра. — Ты моя жена.
— Зачем?..
Это короткое слово было исполнено муки. Ярость Байрони прошла, растворившись во мгле внутренней боли. Брент закрыл глаза, пытаясь вспомнить, что он говорил Мэгги.
— Это недоразумение, — начал он. — Я вовсе не хотел… Мэгги читала мне нравоучения, и я…
— Зачем ты на мне женился? Зачем лгал мне и говорил, что.., я тебе нравлюсь? У тебя был выбор, Брент, ты сказал Мэгги не правду. Выбор был.
— Я имел в виду не это, — оправдывался Брент, скрипя зубами. — Ты подслушивала, — добавил он обвинительным тоном.
— Да. Разве можно обвинять меня в том, что, проснувшись, я услышала ваши голоса? По-моему, человек вправе услышать правду о том, что его прямо касается.
Скверно, подумал Брент, охваченный чувством вины. Так недавно он обещал ей, что никогда не сделает ей ничего плохого. И вот пожалуйста! Разумеется, он имел в виду, что никогда не будет ее бить, как ее отец.., но то, что случилось, пожалуй, не менее оскорбительно.
— Отпусти, — снова потребовала Байрони. — Обещаю оставить твое имущество в покое.
На скулах Брента заиграли желваки.
— Речь шла не об этом. Теперь все эти вещи также и твои. И даже мои Аристофан, — добавил он, надеясь, что это прозвучит шутливо.
— А как насчет Селест? Что здесь принадлежит ей?
Он почувствовал, как по его телу пробежала дрожь, предшествовавшая новой вспышке ярости. Господи, неужели она ревнует? Никаких шансов, дурень ты этакий, упрекнул он себя. Он предполагал, что жены должны сердиться, услышав, как их мужья говорят между собой о своих любовницах. Но она фактически женой еще не была. В первую брачную ночь она услышала, как он говорил о своей любовнице!
— Селест, — очень четко начал Брент, — абсолютно ни при чем. Она не имеет к тебе никакого отношения. Ну а если я тебя отпущу, ты не будешь все громить, как дикарка?
— Нет.
Брент отпустил ее, и она отступила от него на шаг, растирая себе руки. Он нахмурился, подумав, не будет ли у нее синяков.
— Помни, что ты теперь леди и моя жена.
Начавшее было овладевать ею оцепенение словно испарилось. Она подняла на него сверкающие глаза.
Губы ее были тонкими и бледными.
— А ты, Брент? Не джентльмен и не мой муж? — Она не стала дожидаться ответа, слишком разволновавшись. — Почему ты обвиняешь меня во всех грехах?
Почему меня, женщину, можно называть шлюхой, распутницей.., а вы, мужчины, можете укладывать в постель столько женщин, сколько вам понравится, и при этом осыпать нас гнусными оскорблениями? Почему?
Брент наморщил лоб. Он никогда раньше не думал о мужских желаниях в таком свете. Черт возьми, так он ведь никогда раньше и не был женат.
— Женщины, — начал он, пытаясь мыслить логически, — бывают разные. Они, по-видимому, не хотят.., то есть они более…
— А, — с понимающей улыбкой перебила его Байрони, — но если я «разная», то почему ты считаешь, что я такая, как ты — распутница и…
— Хватит! Я имел в виду вовсе не это. — Брент взъерошил волосы. — Послушай, Байрони, я виноват перед тобой, очень виноват. Когда я был молод, одна женщина научила меня не совсем обычным вещам.
— Ха! Расскажешь мне, как тебя соблазнили?
Женщинам это не нравится, Брент. Или ты, юноша, платил ей за это?
— Нет, — возразил Брент, и она услышала в его голосе боль и увидела горечь в его глазах. — Это была моя мачеха.
Байрони не позволила себе пожалеть его и простить ему юношескую неосторожность.
— И ты теперь красишь всех женщин одной краской, так, Брент?
— Наверное, да, — медленно проговорил он. — Это было несправедливо с моей стороны. Особенно после того как я встретил тебя. Меня сразу потянуло к тебе, впервые в жизни, Байрони, я не лгу. Может быть, мне даже хотелось поверить тому старику в Сан-Диего. Это поддерживало мое представление о мире, не рождало сомнений.