Байрони стонала, а он целовал ее.
Она чувствовала его победную улыбку.
— Будь ты проклят, — выдохнула она, пытаясь вырваться из затягивавшей пучины вожделения, в которую он погрузил ее.
— Ты скажешь снова, что любишь меня, Байрони? — Сердце у него сжалось, когда он увидел в ее глазах отчаяние. — Скажи, Байрони, — настаивал он, и голос его звучал хрипло, — скажи, что любишь.
Он лег на нее, и она ощутила его твердость, мощь и тепло. Он вошел в нее, нежно, медленно, словно поглощая собой, и от его полной власти сознание ее помутилось, и она полностью отдалась волнам почти болезненного наслаждения.
Брент почувствовал, как она вся затрепетала, возвещая о приближении наивысшего наслаждения. Замерев, он встретился с ее изумленными глазами. Неистовым рывком он вонзился в нее снова.
«А теперь, — подумала она, когда ее сознание на короткий миг прояснилось, — теперь уже я его поглощаю». И погрузилась в дикую стихию, забыв обо всем на свете.
Брент с восторгом ловил крики Байрони. Он не знал, что она смотрела на него, когда он, сильно прогнувшись, глухо застонал. Он задрожал всем телом и услышал вдруг ее тихий шепот:
— Я люблю тебя.
Брент несколько секунд лежал в полном изнеможении, неспособный пошевелиться.
— Тебе тяжело.
Все еще не справившаяся с потрясением, Байрони ничего не сказала и лежала не шелохнувшись, когда Брент опустился рядом с нею. Он играл ее длинным локоном, наматывал его на палец и снова распускал.
— Ты моя, Байрони, — проговорил он, и прозвучавшая в его голосе собственническая нотка вернула ее к реальной действительности.
«Да, — мрачно подумала Байрони, — я его собственность».
— И ты больше не будешь говорить об отъезде.
По крайней мере пока.
— Мне недостает запаха виски из салуна. Он пропитывал нашу квартиру. Помню, первый раз проснувшись в твоей постели, я почувствовала этот странный, резкий запах. А теперь мне его не хватает. Я хочу домой, Брент.
Проклятие, он хотел того же! Он повернулся на спину и прикрыл рукой глаза. Байрони легла щекой ему на грудь, и он стал осторожно поглаживать ее волосы и спину.
— Ты любишь меня, — сказал он несколько удивленно и с удовлетворением.
Брент почувствовал, как Байрони напряглась, и прищурился.
— Вы, женщины, — заговорил он, захватив в руку ее локоны, — готовы сказать что угодно ради достижения своей цели, разве я не прав? Прости, дорогая, — продолжал он, насмешливо растягивая слова. — Ведь ты леди, не так ли? Лорел тоже леди, по крайней мере ей нравится так считать. И если мне не изменяет память, она более страстная, чем ты.
Байрони набрала в легкие воздуха, очень медленно отодвинулась от Брента и села в постели.
— Разумеется, между вами обеими было столько женщин и леди, что мне теперь уже трудно всех вспомнить.
На мгновение Байрони пожалела о том, что сохраняла до встречи с ним невинность. Иначе она могла бы сейчас посмеяться над ним.
— Почему в тебе столько ненависти?
— Ах, твой голосок даже дрожит? Очень впечатляет. Что бы ты ни думала обо мне, Байрони, ты принадлежишь мне. Мне одному. И не пытайся прикрывать свое тело. Уже поздно демонстрировать скромность, не правда ли?
— Да, — согласилась Байрони, — это верно. — Она вытянула руки по бокам и, выгнув спину, тряхнула головой, рассыпав по спине волны доходивших почти до пояса волос. Брент с шумом втянул в себя воздух. — Так делают леди, Брент? — Она выпятила вперед грудь. — Или твои любовницы? Например, Селест?
К собственному удивлению, Брент почувствовал новый прилив вожделения, но взял себя в руки.
— У Селест грудь полнее, — заметил он с отсутствующим видом. — И соски темнее, и бедра, разумеется, пошире твоих. Есть за что подержаться.
Байрони захотелось посмеяться над ним, отплатить ему тем же, но она не смогла — чувствовала себя потерянной и оскорбленной. Она выскользнула из постели и взялась за халат. Где же ее гордость?
— Я солгала тебе, как ты догадался, — произнесла она холодным, отсутствующим голосом. — Я ненавижу тебя.
Брент, не отрывая глаз, смотрел на Байрони. Дыхание перехватило.
— Но зачем же ты сказала, что любишь?
Потому что люблю, но ты меня не любишь, и я не хочу, не могу дать тебе такую власть над собой.
Байрони заставила себя равнодушно пожать плечами.
— Ты сам дал ответ, Брент. Разумеется, чтобы получить то, чего хочу.
— И чего же ты хочешь?
Она опустила ресницы, чтобы он не увидел боли в ее глазах. Ее губы шевелились, но она не могла произнести ни слова.
— Уверен, что довольно скоро ты скажешь мне, — бросил Брент и быстро поднялся. — Одевайся, Байрони. Мы и так уже опоздали к ужину.
— Брент! Слышал, слышал, что вы вернулись домой. Добро пожаловать.
Брент пожал протянутую Джеймсом Милсомом руку, задержав взгляд на лице человека, который был одним из ближайших друзей и ровесников отца. Он выглядел стариком — лицо в морщинах, тонкие седые волосы. Неужели и его отец перед смертью был таким же старым?
Брент проглотил подступивший к горлу комок. Десять лет — не малый срок.
— Да, я вернулся в Уэйкхерст на прошлой неделе.
Мне нужно поговорить с вами, мистер Милсом.
— Я ждал вас, Брент. Садитесь, пожалуйста.
Брент опустился в большое кожаное кресло напротив письменного стола красного дерева, за которым обычно сидел Джеймс Милсом, и обвел взглядом отделанный темными панелями кабинет.
— Я хорошо помню письменный стол, и эти картины, — проговорил он. — Вы по-прежнему выставляете своих лошадей на скачки, сэр?
— Да, действительно. Вот новая картина. — Милсом указал на изображение чалого жеребца для скачек на короткие дистанции. — Его звали Снаряд.
Бедняга подох несколько лет назад. Хорошо, что удалось сделать его портрет. Думаю, это к лучшему — он на скачках сломал ногу. Ну да хватит об этом.
— Начиз изменился, — заметил Брент. — Новые здания, шумные причалы, больше судов на реке.
— Да. — Милсом покачал седой головой. — Пароход, на котором вы когда-то уплыли — «Леди Фортуна», — несколько лет назад взорвался. Идиот капитан поднял пары, чтобы похвастаться скоростью. И угробил человек пятнадцать. Как я понимаю, вы недавно женились. Примите мои поздравления.
— Благодарю вас, сэр.
Джеймс Милсом сел за письменный стол и теперь внимательно изучал сидевшего напротив молодого человека. Совсем мужчина, подумал, он словно стряхивая с себя воспоминания о красивом самоуверенном юнце, каким тот запомнился ему.
— Ваш отец пожалел о том, что произошло, Брент, — сказал он напрямик, без предисловий. — Конечно, не сразу, уж очень он был рассержен. — От старика не укрылось движение Брента, машинально тронувшего пальцами шрам на щеке.
— Он вам обо всем рассказал?
— Да, и только я один знаю, что тогда произошло.
Простите меня, Брент, за то, что я позволяю себе бередить старые раны. Но вы же пришли ко мне, чтобы поговорить об отце, не правда ли?
— И о нем, и о других вещах, — вздохнул Брент. — На его месте я, вероятно, убил бы такого сына. Я был бы не слишком хорошим сыном?
— Все в прошлом, Брент.
— Да, он умер, и теперь слишком поздно пытаться что-то исправить.
— Знаете, что он десятки раз перечитывал ваши письма к брату? Следил за успехами. Узнав, что вы открыли салун в Сан-Франциско, был очень рад за вас. Помню, с удовольствием говорил мне, что наконец-то вы осели на месте, наконец поладили с самим собой.
Брент помнил то письмо, последнее из написанных им. Оно было проникнуто возбуждением, удовлетворенностью, надеждами.
— Как жаль, что он не дожил до вашей свадьбы.
Он очень бы порадовался.
— Думаете? Я не уверен. Возможно, он представлял себе моего сына, в далеком будущем, в постели с новой соблазнительной молодой женой отца. Иронический итог, воздаяние конечной справедливости.