Он ненавидел Лондон в августе. Почему он торчит здесь, когда мог бы быть в Боски? Зачем потеть в этом ужасном полуразрушенном театре и получать гроши, когда «Отелло» Клайва в Национальном собирал аншлаги? Потому что он хотел играть Антония, потому что сработался с нынешним режиссером Оливером Торгудом и ни при каких обстоятельствах не мог ему отказать. Потому что ему уже исполнилось сорок два, и он был убежден, что его внешность, мужественность и талант угасают, а роль Антония стала идеальным средством доказать самому придирчивому его критику – самому себе, – что это не так. Потому что он хотел работать с Хелен О’Мэйли, черт возьми. Каким же он был дураком.
Они с Алтеей всегда соблюдали правило не работать в августе, когда они уезжали в Боски. В прошлом году Алтее предложили главную роль в мини-сериале студии «Темз Телевижн», и он очень рассердился на нее только за то, что она рассматривала возможность согласиться, несмотря на то что это было первое достойное предложение работы на телевидении после рождения детей. В результате она отказалась и взяла роль полоумной мамаши, которую ненавидела; Тони знал, что жена достойна значительно большего, и понимал даже лучше, чем сама Алтея, насколько она хороша, и его пугала сама мысль о том, что она может оказаться куда более талантливой, чем он сам.
А в марте появился Торгуд со своим предложением роли в «Антонии и Клеопатре» в одном из любимейших его театров, «Олбери», – Тони был очень суеверным, когда дело касалось театров, – дававшем ему шанс сыграть на одной сцене с единственной и неповторимой Хелен О’Мэйли, впервые выступавшей в Лондоне, и он согласился, а потом долго объяснялся с Алтеей. Она была невероятно зла. Тони закрыл глаза, вспомнив эту сцену. Он все еще не мог успокоиться от некоторых ее слов. Они скандалили и раньше, но в тот раз возник совершенно новый уровень накала ругани. Тони уронил утомленную голову на руки.
Казалось, что с тех пор, как Алтея с детьми уехала на море, прошло много месяцев. Он терпеть не мог находиться дома в Туикенеме в одиночестве. Раньше он никогда не оставался один и теперь наедине с собой ощущал себя совершенно невыносимо. Тетя Дина часто говорила, что ему нужно становиться независимым: «Ты в этом мире один-одинешенек, не считая меня, Энт, дорогуша. Тебе следует научиться решать все вопросы самостоятельно, на случай если меня не будет рядом. Жизнь – азартная игра, и кости в твоих руках».
Его двоюродная бабушка играла в кости с поверенным из министерства иностранных дел, когда ей нужно было возвращаться за ним, а ставкой служило место на последнем корабле, отплывающем из Басры. Она выиграла, и, по-видимому, молодой человек, надеющийся вернуться в Олдершот, оставался на берегу до тех пор, пока не кончилась война. Азарт был у Дины в крови, и Тони его унаследовал. Его отец, тоже актер, рассказывал, как она пришла на его первый спектакль, где он играл роль Синей Бороды, и, по ее словам, забыв свой ридикюль, заключила с одной женщиной пари на все кассовые сборы театра «Альгамбра» о том, что она не моргнет в течение минуты. Она выиграла пари. Тони вспомнил, как отец описывал эту сцену: растолкав недовольных зрителей в первом ряду и, наконец, заняв место в его середине, она смотрела на сцену с широко открытыми глазами, словно забыв, что теперь может моргать.
Тони сам моргнул, отгоняя наваждение, но образ Дины, склонявшейся к нему, не желал отступать.
Ты вернулась? Была ли ты вообще?
Он вновь осторожно потрогал свою шишку. Теперь, когда сексуальный запал прошел, он чувствовал, что голову словно сжали в тисках. Прошлой ночью дома он в испуге подскочил от какого-то звука. Мышь? Чей-то крик в парке за домом или на реке? Он споткнулся, стукнулся головой о дверной косяк и отключился. Одному богу известно, сколько он пролежал без сознания. Теперь на его лбу красовалась шишка размером с утиное яйцо, и чувствовал он себя странно.
Смех в соседней гримерке становился все оглушительнее. Тони посмотрел на часы. Пора было идти, если он хотел успеть на ужин с Саймоном и Гаем. Он хорошо выпьет и поест, и ему сразу полегчает. На выходе он вопреки своему решению постучал в дверь соседней гримерки.
– Доброй ночи, Хелен, – сказал он, слегка приоткрыв дверь. – Увидимся во вторник?
Одна из помощниц, расслабившаяся было на стуле рядом с дверью, подскочила.
– Доброй ночи, сэр! – с готовностью ответила она.
– Зови меня Тони. – Он снисходительно махнул ей рукой.