— О, — засмеялся Масугу, — я уверен, что они не захотят забирать все веселье, — возле акунои командира стояли две знакомые фигуры в красном и белом — единственные люди, стоявшие во всем лагере.
Масугу никогда бы не признался в этом — ни Миэко, ни Кунико, никому — но он ненавидел смотреть, как они отправляются на задание. Он знал, что они способны позаботиться о себе. Но смотреть, как они идут, одетые только в шелк, во вражескую цитадель…
И все же они стояли как всегда: безупречные. Невредимые. Для непосвященного глаза живые символы невинности и чистоты. Спешившись с Иназумы, он поприветствовал их.
— Кунико-сан. Миэко-сан. Молодцы, дамы.
— Спасибо, Масугу-сан, — ответила Миэко с почтительным поклоном, и лицо ее было грустным (как всегда после миссии), но тем не менее сердце Масугу трепетало.
— Инуджи, — сказал Масугу своему помощнику, — пусть люди спешатся и соберут оружие Ходжо, особенно мушкеты и порох, — это укрепило бы пушку и ружья, уже спрятанные в форте. Когда его солдаты разошлись по лагерю, чтобы лишить несчастных вражеских солдат оружия, Масугу повернулся к куноичи. — Какие-нибудь сюрпризы?
Миэко покачала головой, но обычно молчаливая Кунико усмехнулась.
— Лейтенанта нервничал. Не ел. Собирался вытворить глупости. Так что Миэко пришлось его заколоть, — Миэко покраснела, а Кунико снова усмехнулась. — Если бы она этого не сделала, я бы ударила его по голове.
— Я знаю, ты бы так и сделала, Кунико, — вздохнула Миэко. — Но я не хотела, чтобы у него была возможность добраться до своего клинка.
Кунико бросила на него взгляд — что-то почти раскрывающее ухмылку — и Масугу понял, что пора действовать.
— Миэко-сан, не могли бы вы показать Инуджи, где ночевали мушкетеры?
Миэко на мгновение склонила голову набок, а затем поклонилась.
— Конечно, лейтенант, — и она пошла к солдатам Масугу.
Когда она оказалась вне пределов слышимости, Кунико приподняла бровь, что для нее было чрезмерным проявлением.
— Что-то задумал, Масугу?
— Да, — сказал он, борясь с нервами, сравнимыми с теми, что он чувствовал перед атакой. Смешно. Он снял шлем. — Я хочу поговорить с вами о Миэко-сан.
Кунико ничего не ответила.
Масугу вздохнул.
— Я хочу попросить ее выйти за меня замуж.
Через мгновение Кунико хмыкнула.
— И какое это имеет отношение ко мне?
— Резонный вопрос, — согласился Масугу, кивнув. — Я… уважаю вас, Кунико-сан. Миэко-сан очень о вас заботится. И я не думаю, что я вам очень нравлюсь.
Опять тишина.
— Мне нужно ваше одобрение, прежде чем я попрошу ее руки.
Лицо Кунико оставалось неподвижным, но под поверхностью явно бурлили эмоции. Ее глаза сузились. После одного вдоха и другого, она сказала:
— Нравится тебе это или нет, я тоже тебя уважаю, Масугу. Не могу не уважать мальчика, который хочет жениться на девушке, которая могла убить его сто восемью разными способами. Не могу притвориться, что знаю, как она тебе ответит. Но причини ей боль, и, клянусь всеми восемью миллионами богов, я прикончу тебя.
Точно не одобрение, но сойдет.
— Я бы не просил меньшего, Кунико-сан.