— В медицинский.
— Гиблое дело!
— Что?
— Не сможет поступить, говорю.
— Почему?
— Конкурс большой.
— Другие могут, она почему нет? Она хорошо учится.
— У других родители за детей думают.
— Не понял.
— Ты никогда не слышал, что теперь основной конкурс — не для абитуриентов, а для их родителей?
— Слыхал такие хабары[17]. Ну, и как же родители сдают экзамены?
— Кто как сможет.
— Это мне, пожалуй, сложновато будет. Давно учился, многое подзабыл. Кабы тогда-то знать, тетрадки бы сохранил…
— Шутить, конечно, можно. Ну, а если серьезно: зачем твоей дочери становиться врачом?
— А что?
— Врачей у нас в ауле не хватает? Сам знаешь, их больше, чем надо! Ты же сам рассказывал, как дочь старого мельника приехала в аул с дипломом врача, а на работу пошла в детский сад. Или не рассказывал?
— Рассказывал, рассказывал. Она и сейчас в детском саду работает.
— Значит, если твоя дочь поступит в медицинский, ее потом направят работать на край света. В родном ауле места не будет.
— Куда на край света?
— Ну, в Сибирь. На Крайний Север. В Среднюю Азию… Туда, где не хватает специалистов, естественно.
— А может, это и хорошо. Она будет ездить к нам, мы — к ней. Хоть мир посмотрим. — Было похоже, что мысль всерьез понравилась Мухтару.
— Вижу, напрасно стараюсь! Если тебе безразлична судьба дочери, то я не могу…
— Почему безразлична?
— Я говорю тебе дело, а ты… Знаешь, какой факультет сейчас самый дефицитный?
— Юридический?
— Был лет пять тому назад. Тогда и я своего думал туда готовить.
— А сейчас?
— А сейчас — торгово-экономический.
— Почему?
— Если твоя дочь окончит его и станет работать по специальности, она будет кататься как сыр в масле.
— Туда легко поступить? Конкурса нет?
— Ну да! Больше, чем в медицинский.
— Тогда как же она туда поступит?
— А вот это мы провернем!
— Каким образом?
— Видишь ли, в медицинском у меня нет никаких связей. А здесь все-таки моя система… И я готов сделать все, что в моих силах. Конечно, я не всемогущий. И за одни красивые глаза сейчас ничего не получишь. Но мы с тобой всерьез обсудим все варианты…
— Сколько же я должен за это?
— Ты меня просто оскорбляешь, Мухтар! Зачем ты так? Разве это я определяю, что и сколько.
— Кто же?
— Тот, кто берется за дело.
— Мне можно его повидать?
— Нежелательно. Он тебя не знает, и потому контакта может не возникнуть.
— А ты скажи, что мы друзья.
— Это ему совершенно не важно. Он не ищет новых знакомств. Да не беспокойся ты, я все улажу. На то ведь мы и друзья.
— Ну, а если моя дочь не захочет в этот торгово-экономический?
— Доверься мне! Я уговорю ее в два счета. Что эти молодые еще понимают в жизни?
— М-да-да, — задумчиво протянул Мухтар. — Против желания дочери я не могу пойти. И на сделку с совестью — тоже. Не поступит в этом году — пусть поступает в следующем.
— А если и на следующий не поступит?
— Ну, наверное, ей захочется все-таки характер проявить. Будет работать и поступит. Раз ей это дело нравится. А мода — она ведь штука капризная. Вдруг на будущий год станет модно учиться на артиста? Что тогда? Новые связи заводить?..
Дауд глазам своим не поверил: вроде бы его черный ягненок. Но почему у него так быстро выросли рога? И почему он кидается на маму, а не на отца, который стоит рядом и точит кинжал? Может, он подумал, что мама заставляет отца?
Дауд бросился к ягненку, спасая маму. Но ягненок проворно отскочил в сторону и, наклонив голову с острыми, как у молодого бычка, рогами, нацелился на маму уже с другой стороны. Мама заметалась, не зная, куда спрятаться. Отец почему-то смеялся и все точил и точил кинжал…
И когда, казалось, ягненку оставалось последнее движение, чтобы пронзить маму рогами, раздался голос Раисы:
«Али-Булат! Ко мне! Бегом!»
Ягненок повернулся к Раисе, и его рога вдруг превратились в радугу, которая другим концом легла на Раисино плечо. И вроде бы это уже не Али-Булат, а герцог Гиз. Что же происходит?
Дауд задыхался от ревности. Где же мама, почему она молчит? Но мамы рядом не оказалось. А отец? Отец склонился над ягненком с кинжалом. Дауд бросился к отцу, вырывая кинжал, схватился за клинок. И кровь ручьем хлынула из его руки на отца…
Дауд закричал и проснулся.
В утренней тишине он слышал только стук своего сердца, тревожный и гулкий. Ощущение какой-то беды, чего-то неприятного не проходило, хотя он уговаривал себя, что все плохое осталось во сне…