— Да есть у меня чем отметить! — тряхнул своей сумкой Айс. — Но… ты ведь на посту?!
— Да какой это пост! — расхохотался Вовчик, — Так, одно название. Стою, абы со скуки не сдохнуть. И заодно, кстати, поджидаю таких вот, как ты, — добровольцев. А комбат приедет только завтра.
— И много ты за сегодня таких, как я… наожидал? — поинтересовался Олег уже в дежурке, где Вовчик сразу же принялся растапливать «буржуйку».
— Ты первый, — ответил тот, — и, наверное, последний. Что-то неохотно последнее время наш брат изъявляет желание проявить свой интернациональный долг.
— А ты как проявил его? — спросил Олег, расставляя на столе припасы из сумки, среди которых позвякивали три бутылки водки — «тормозок» на дорожку от адлеровских армян.
Выяснилось, что Светлов — обычный уже для нашего времени профессиональный бомж из Рязани. После Спитакского землетрясения решил «завязать» с бомжеванием и приехал сюда, в Армению, восстанавливать разрушенное стихией. Куда там! Приходящие из Союза стройматериалы и техника так же, как и гуманитарная помощь из-за рубежа в совокупности с медоборудованием, — до семидесяти процентов всего этого «добра» — уходило куда-то «налево». Так что особо ударных темпов работ по восстановлению не наблюдалось. А когда «посыпался», как карточный домик, Советский Союз, и началась полномасштабная война между армянами и азерами — вообще стало худо — не до строительства и производства электроэнергии, а тем более не до мира с соседями стало стране, воюющей за свободу новых территорий.
Так что волей-неволей пришлось Вовчику в 1992 году, в сорокашестилетнем уже возрасте, вернуться к старому, ставшему привычным «ремеслу» — бомжевать. Но вскоре выяснилось, что Ленинаканская зима не предоставляет никаких льгот для такого вида индивидуальной трудовой деятельности. Эти-то неурядицы и привели, в конце концов, Светлова в армянский военкомат: в армии хоть поят, кормят, одевают и обувают. А война — подумаешь, русского бомжа такой хреновиной не запугать!
— Сейчас стреляют везде, и мирного населения гибнет больше, чем солдат! — так охарактеризовал свои тогдашние размышления рязанский доброволец, наливая себе и Олегу очередную дозу настоящей русской водки, доставленной с далекой Родины.
Тогда же, весной 93-го, Вовчик познакомился еще с двумя русаками-ленинаканцами — Петром Карпенко из Днепропетровска и Рашидом Хабибукллиным из Казани. Втроем они и попали в Карабах… Пообтерлись, привыкли, и при взятии осенью девяносто третьего года Физули даже «отличиться» успели, выполняя никому не нужный тогда приказ: после штурма сжечь все дома в поселке. Петро в тот день «пошел на рекорд»: от его руки пылало ясным огнем тридцать семь строений — хозяйственный хохол все, что не смог унести, с удовольствием предал огню. За Вовчиком сохранилось второе место — двадцать три жилища.
— А жгли-то зачем? — перебил рязанца Грунский, — Что, была угроза обратного штурма?
Вовчик замолчал, насупился. Затем неохотно ответил:
— А наше какое дело — была угроза или ее не было? Приказали — мы сделали, и все! Хотя Физули до сих пор — наш! — он повернулся к Олегу спиной, сосредоточенно растапливая почти потухшую во время исповеди «незабудку-буржуйку».
Однако рассказа своего не прервал: видимо, долгое время не было у него возможности излить душу кому-нибудь из земляков «оттуда».
В октябре Вовчику не повезло: пошел с группой разведчиков на «талан»[5] к туркам, за бараниной и хлебом, а на обратном пути нарвались всем скопом на пулеметную засаду. После того, как четыре пули ПК продырявили его тело по диагонали — от левого плеча до правого бедра, — армянские полевые лекари отправили его в тыл вместе с трупами, а в списках батальона он прошел, как погибший при исполнении боевого задания… И только в Степанакерте, при «паковке» тел погибших в гробы, кто-то чудом углядел, что русский жив — чуть слышно застонал.
Пролечившись в Ереване, вернулся в Ленинакан. А здесь проблемы гражданской жизни не изменились нисколечко. И денег на отъезд в Россию нет: компенсации за ранение хватило лишь на два дня нормального существования — хорошо поесть и выпить.
— И теперь вот сижу в казарме, сторожу ее и жду новой отправки на позиции. Здесь же, на постах, и Рашидка-джан, и Петро-хохол. С ними веселей! — совсем невесело закончил свое повествование Вовчик. С окончанием рассказа совпало полное очищение казарменного стола от еды и спиртного.
— Ну, спасибо тебе большое, Айс, я так уже, наверное, пару лет не хавал! Сразу видно — наш, русачок, приехал! И хлебец-то наш, русский. Ей-богу, он мне снился иногда! — растроганно благодарил Олега Светлов.