Люси порвала с Люком — гордость не позволила ей войти в семью, которая не была ей рада. В начале 1950–х годов, после победы коммунистов, она вернулась на родину в надежде, что теперь китайцы наконец обретут чувство собственного достоинства. Она так и не забыла Люка и в брак вступила очень поздно — вышла замуж за профессора английского языка, китайца, которого не любила и с которым постоянно ссорилась. В годы «культурной революции» у них отобрали квартиру, и они поселились в каморке три на два с половиной метра, набитой старыми пожелтевшими газетами и пыльными книгами. Сердце щемило, когда эти хрупкие, седовласые, не переваривавшие друг друга старики старалась сесть подальше, в разные концы комнатенки: один садился на краешек кровати, другая — на единственный, с трудом втиснутый в комнату, стул.
Профессор Ло любила меня. Она говорила, что видит во мне себя, свою собственную юность — пятьдесят лет тому назад она тоже бунтовала, пытаясь найти в жизни счастье. Ей это не удалось, но хотелось, чтобы повезло мне. Услышав о стипендии и о поездке за границу, возможно, даже в Америку, она пришла в страшное волнение, ведь я была далеко, в деревне, и не могла отстаивать свои интересы. Место отдали товарищу И, которая была на год старше меня и уже вступила в партию. Она и другие молодые преподаватели, окончившие университет в годы «культурной революции», посещали курс английского языка для продвинутых слушателей, а я в это время пребывала среди крестьян. Одним из их наставников была профессор Ло; для обучения она, в частности, использовала статьи из англоязычных изданий, которые добывала у друзей, работавших в таких городах, как Пекин и Шанхай (Сычуань все еще оставалась закрытой для иностранцев). Всякий раз, когда мне удавалось выбраться из деревни, я посещала эти занятия.
Однажды мы разбирали текст о промышленном использовании атомной энергии в США. Едва профессор Ло закончила объяснение, товарищ И гневно подняла голову, расправила плечи и возмущенно произнесла: «Эту статью следует читать критически! Как могут американские империалисты использовать атомную энергию в мирных целях?» Я почувствовала раздражение, услышав, как она, словно попугай, повторяет слова из агиток. В запальчивости я возразила: «Откуда вам знать, могут или не могут?» Товарищ И да и почти вся группа посмотрели на меня с изумлением. Такая постановка вопроса была для них немыслимой, даже кощунственной. Зато в глазах профессора Ло я увидела огонек, губы ее тронула едва заметная улыбка. Я почувствовала поддержку и одобрение.
Не только профессор Ло, но и некоторые другие профессора также предпочитали, чтобы на Запад поехала я, а не товарищ И. Но хотя общая атмосфера несколько смягчилась и преподавателей начали уважать, никакого реального влияния они не имели. Если кто и мог помочь, то только мама. По ее совету я сходила к нескольким бывшим коллегам отца, ведавшим теперь университетами, и заявила, что хочу подать жалобу: товарищ Дэн Сяопин говорит, что принимать в университет нужно исходя из достоинств абитуриента, и безусловно ошибочно было бы не руководствоваться этим же принципом при выборе кандидата для заграничной стажировки. Я просила устроить честное состязание, иначе говоря — экзамен.
Пока мы с мамой «интриговали», из Пекина неожиданно пришел приказ: впервые с 1949 года стипендии для обучения на Западе распределялись на основе единого общегосударственного экзамена, который планировалось провести одновременно в Пекине, Шанхае и Сиане — древней столице, где позднее во время раскопок была найдена глиняная армия императора Шихуанди.
Мой факультет посылал в Сиань трех кандидатов. Решение о поездке товарища И отменили и выбрали двоих кандидатов — превосходных преподавателей, начавших работать еще в годы, предшествовавшие «культурной революции». Отчасти благодаря пекинскому приказу проводить отбор по профессиональным качествам, отчасти вследствие кампании, развернутой мамой, выбрать третьего, молодого кандидата из двадцати с лишним людей, окончивших университет во времена «культурной революции», факультет решил на основании письменного и устного экзаменов, назначенных на 18 марта.
Я получила высший балл по обоим предметам, хотя в устном испытании победу одержала весьма необычным образом. Мы по одному заходили в аудиторию, где сидели двое экзаменаторов: профессор Ло и еще один пожилой профессор. На столе перед ними лежали бумажные шарики, мы брали один из них, разворачивали и отвечали на соответствующий вопрос по — английски. Мой билет звучал так: «Каковы основные положения недавно завершившегося Второго пленума XI съезда Коммунистической Партии Китая?» Я, конечно, понятия об этом не имела и застыла как в столбняке. Профессор Ло глянула на мое лицо и потянулась за листком. Она прочла его и показала коллеге. Потом молча сунула в карман и сделала знак глазами, чтобы я взяла другой. На этот раз в билете было написано: «Расскажите о славных успехах нашей социалистической Родины».
Многолетнее вменявшееся в обязанность восхищение «славными успехами социалистической Родины» вызывало у меня тошноту, но на этот раз мне было что сказать. Недавно я даже написала восторженное стихотворение о весне 1978 года. Ху Яобан, правая рука Дэн Сяопина, возглавил кадровый отдел партии и начал процесс массовой реабилитации «классовых врагов» — страна на глазах сбрасывала с себя бремя маоизма. Промышленность работала в полную силу, в магазинах стало гораздо больше товаров. Функционировали школы, больницы и другие общественные учреждения. Переиздавались давно запрещенные книги, и люди иногда по два дня стояли в очереди у книжных магазинов, чтобы их купить. На улицах и в домах звучал смех.
Я начала яростно готовиться к экзаменам в Сиане, до которых оставалось меньше трех недель. Мне предложили свою помощь несколько профессоров. Профессор Ло дала список обязательного чтения и с дюжину английских книг, но затем решила, что у меня не будет времени прочитать их все. Одним махом она расчистила на своем заваленном бумагами столе пространство для портативной пишущей машинки и просидела две недели, печатая по — английски краткое содержание основных произведений. Так, сказала она с озорной улыбкой, пятьдесят лет тому назад помогал ей сдавать экзамены Люк, поскольку она предпочитала танцы и вечеринки.
Вместе с двумя преподавателями и заместителем партийного секретаря мы сутки ехали на поезде до Сианя. Большую часть пути я провела на полке плацкартного вагона, лежа на животе и торопливо конспектируя заметки профессора Ло. Никто не знал ни числа стипендий, ни стран, куда отправляли победителей, так как основная часть информации в Китае составляла государственную тайну. Однако добравшись до Сианя, мы узнали, что экзаменоваться будут двадцать два человека, в основном старшие преподаватели из четырех провинций Западного Китая. Запечатанные экзаменационные материалы накануне доставили из Пекина самолетом. Письменный экзамен, занявший все утро, состоял из трех частей; одним из заданий было перевести на китайский большой отрывок из «Корней» («Корни» — книга американского писателя Алекса Хэйли (1921–1992) об истории семьи чернокожих американцев.). За окнами ветер нес по улицам опавшие вербные «зайчики». Перед полуднем наши переводы собрали, опечатали и отослали в Пекин, где одновременно проверяли и другие работы, доставленные из всех экзаменационных комиссий. Во второй половине дня был устный экзамен.
В конце мая я из неофициальных источников узнала, что оба экзамена сдала на «отлично». При этом известии мама с еще большей энергией стала добиваться реабилитации отца. Даже после смерти родителей их досье продолжало определять будущее детей. В предварительной реабилитационной характеристике отца говорилось о «серьезных политических ошибках». Мама знала, что, хотя Китай и становится свободнее, мне не позволят выехать за границу.
Она обратилась к бывшим коллегам отца, которых вновь пригласили работать в администрации, и приложила к своему прошению о пересмотре дела записку Чжоу Эньлая о том, что отец имел право писать Мао. Записку с редкой изобретательностью спрятала бабушка, зашившая ее в матерчатый верх своей туфельки. Теперь, через одиннадцать лет после того, как Чжоу вручил маме этот документ, она решила передать его властям провинции, во главе которых встал Чжао Цзыян.