Японка почти не видела своего мужа и чувствовала себя одинокой. Она часто заходила к бабушке и приносила с собой саке, а бабушка готовила какую — нибудь закуску, вроде соленых овощей в соевом соусе. Бабушка немного говорила по — японски, а японка — по — китайски. Они напевали песни и, расчувствовавшись, вместе плакали. Нередко они помогали друг другу в саду. У японки был красивый садовый инструмент, приводивший бабушку в восхищение, а маму часто приглашали в сад поиграть.
Но семья не могла не слышать о том, что творили японцы. На бескрайних просторах северной Маньчжурии они жгли деревни и сгоняли тех, кто выжил, в «стратегические поселения». Более пяти миллионов человек, около одной шестой населения, остались без крова, десятки тысяч погибли. Рабочие умирали в шахтах, где они под надзором японцев добывали руду для отправки в Японию — Маньчжурия была очень богата полезными ископаемыми. Многие страдали солевым голоданием, и им не хватало сил совершить побег.
Долгое время доктор Ся утверждал, что император не знает о жестокости японцев, потому что фактически и сам их узник. Но когда Пу И стал называть Японию не «дружественной соседней державой», как раньше, а «державой — старшим братом», а потом «державой — родительницей», доктор Ся удар/ил кулаком по столу и обозвал его «слабоумным трусом». Но даже тогда он говорил, что не знает, насколько император отвечает за зверства, пока в жизни семьи Ся не произошли два горестных события.
В конце 1941 года в кабинет доктора Ся вошел незнакомец. Он был одет в лохмотья, истощен и не мог разогнуться. Человек объяснил, что он железнодорожный кули и его мучают страшные боли в животе. На работе ему приходилось триста шестьдесят пять дней в году от рассвета до заката таскать тяжелые грузы. Он не знал, как ему быть, потому что без работы не мог прокормить жену и новорожденного ребенка.
Доктор Ся сказал, что желудок этого человека не способен усваивать грубую пищу. 1 июня 1939 года правительство объявило, что отныне все запасы риса предназначаются для японцев и кое — кого из коллаборационистов. Большинство местного населения питалось желудевой мукой и гаоляном, которые почти невозможно было переварить. Доктор Ся бесплатно дал человеку лекарство и попросил у бабушки мешочек риса, купленный ею на черном рынке.
Вскоре доктору Ся сообщили, что этот человек умер в концлагере. Вернувшись из лечебницы, он поел риса и вышел на работу, где его вырвало. Японский надсмотрщик заметил в блевотине рис, кули арестовали как «экономического преступника» и отправили в лагерь, где он прожил всего несколько дней. Когда жена узнала, что с ним случилось, она утопилась вместе с ребенком.
Этот случай поверг доктора Ся и бабушку в глубокое горе. Они винили себя в его смерти. Не раз доктор Ся говорил: «Рис не только спасает, но и убивает! Маленький мешочек — три жизни!» Он начал называть Пу И «этот тиран».
Вскоре беда подошла ближе. Младший сын доктора Ся работал в Исяне учителем. Как и во всех школах Маньчжоу — го, в кабинете директора — японца висел большой портрет Пу И, которому все должны были кланяться всякий раз, как заходили туда. Однажды сын доктора Ся забыл поклониться портрету. Директор крикнул, чтобы он немедленно поклонился, и так сильно ударил его по лицу, что тот едва устоял на ногах. Сын доктора Ся гневно ответил: «Почему я должен целый день сгибаться пополам? Почему я не могу распрямить спину даже на мгновение? Я только что кланялся на утреннем собрании…» Директор ударил его опять и рявкнул: «Это ваш император! Вас, маньчжур, нужно учить элементарным приличиям!» Сын доктора Ся крикнул в ответ: «Подумаешь! Это всего лишь бумага!» Два других учителя из местных сумели удержать его от дальнейших неосторожных замечаний. Он взял себя в руки и изобразил нечто вроде поклона.
Вечером к нему домой пришел друг и сказал, что его объявили «идеологическим преступником» — и значит, ему грозит тюрьма, а может быть, и смерть. Он бежал, и с тех пор семья ничего о нем не слышала. Возможно, его поймали и посадили в тюрьму или отправили в лагерь, где он погиб. Доктор Ся тяжело пережил этот удар и с тех пор стал заклятым врагом Маньчжоу — го и Пу И.
История на этом не кончилась. Местные гангстеры начали преследовать Дэгуя, единственного оставшегося в живых сына доктора Ся, требуя с него платы за «защиту» и утверждая, что он пренебрег своим долгом старшего брата. Он платил, но вымогатели требовали еще и еще. В конце концов он вынужден был продать лавку и уехать из Исяня в Мукден, где открыл новый магазин.
Дела у доктора Ся шли все лучше. Он лечил японцев наравне с местными жителями. Иногда после того как от него уходил высокопоставленный японский офицер или коллаборационист, он говорил: «Я желаю ему смерти», однако его личные взгляды никогда не влияли на лечение. «Пациент — это человек, — говорил он. — Вот все, о чем должен думать врач. Ему должно быть безразлично, хороший он или плохой».
Тогда же бабушка перевезла свою мать, мою прабабушку, в Цзиньчжоу. Когда она покинула дом, выйдя за доктора Ся, мать осталась с презиравшим ее мужем и двумя монголками — наложницами, которые ее ненавидели. У прабабушки возникло подозрение, что наложницы хотят отравить ее и маленького Юйлиня. Она всегда пользовалась серебряными палочками, потому что китайцы верят, что серебро чернеет от яда, и никогда не притрагивалась к еде и не позволяла это делать сыну, не дав попробовать сначала собаке. Однажды, через несколько месяцев после бабушкиного отъезда, собака упала замертво. Впервые в жизни бабушкина мать устроила скандал мужу и, заручившись поддержкой свекрови, старой госпожи Ян, переселилась вместе с Юйлинем в наемное жилье. Старая госпожа Ян так разгневалась на сына, что уехала вместе с невесткой и увиделась с ним уже только на смертном одре.
Первые три года Ян хоть неохотно, но посылал им месячное содержание, а в начале 1939–го прекратил, и доктор Ся с бабушкой должны были помогать всем троим. В то время не существовало законов об алиментах, как и вообще надлежащей юридической системы, и жена полностью зависела от мужа. Когда в 1942 году старая госпожа Ян умерла, прабабушка вместе с Юйлинем переехала в Цзиньчжоу, в дом доктора Ся. Она считала себя с сыном иждивенцами, людьми второго сорта. Она обстирывала всю семью, вылизывала дом и всегда разговаривала с дочерью и доктором Ся подобострастным и униженным тоном. Прабабушка была истовой буддисткой и каждый день молила Будду в следующем рождении не делать ее женщиной. «Кошкой, собакой, только не женщиной», — бормотала она, семеня по дому и извиняясь на каждом шагу.
Бабушка также перевезла в Цзиньчжоу горячо любимую сестру Лань. В Исяне Лань вышла замуж за человека, который оказался гомосексуалистом. Он предложил жену своему богатому дяде, на чьем маслоочистительном заводе работал. Дядя изнасиловал нескольких женщин в доме, включая и юную внучку. Но он был главой семьи и обладал неограниченной властью, Лань не посмела сопротивляться. Но когда муж предложил ее деловому партнеру своего дяди, она взбунтовалась. Бабушке пришлось заплатить мужу сестры выкуп, чтобы он отпустил ее (это действие называлось «сю»), потому что женщина не имела права просить о разводе. Бабушка привезла Лань в Цзиньчжоу, где ее вновь выдали замуж за человека по имени Пэй — о.
Пэй — о служил тюремным надзирателем. Супруги часто навещали бабушку, и от историй Пэй — о волосы у моей мамы становились дыбом. Тюрьма была до отказа набита политическими заключенными. Пэй — о часто рассказывал об их храбрости, о том, как они проклинали японцев, даже когда их пытали. Пытки применялись регулярно, и узников никто не лечил. На гноящиеся раны никто не обращал внимания.