Она появилась в нашем доме через неделю. Я не помню, когда начался весь этот ад, но произошло это как-то не сразу. Меня она невзлюбила моментально, но виду не подавала. А мальчишек попросту не замечала. Даже почти взрослого уже Макса, который однажды перепуганным шепотом сказал:
— Лиза, она при мне раздевается. Никогда не говорит: выйди. Как будто меня тут и нет. Представляешь?
Я совершенно не представляла. Ну абсолютно. Потом начались гадости в мой адрес. Как ни банально, началось все с кухни. Сама она готовить не готовила. На кухню не заходила. Но с едой все время творилось что-то странное. То вдруг борщ оказывался пересоленным до того, что хоть в помойку выливай. То котлеты подгорают, хотя я только что убавляла ход. То каша убежит или сгорит в угольки. Ерунда, но обидно. Главное — есть невозможно. Отец на меня ни разу в жизни голоса не повышал. А тут кричал как ненормальный. А она тихо говорила ему:
— Ну что ты кричишь на ребенка? Она же только учится готовить.
— Да она наравне с матерью…
— Ей же всего шестнадцать лет, — и зыркала глазом в мою сторону.
Еще хуже было то, что она пыталась обсуждать со мной мою дальнейшую жизнь.
— Куда ты поступать собираешься, Лизочка? В этом году отдохнуть решила?
— Да, наверное. Надо работу искать, — вяло отвечала я.
— Хочешь, я тебе сама работу найду?
— Спасибо, не надо. Я уже почти нашла.
— И где же?
— В библиотеке, в соседнем доме.
— Может, что-нибудь поинтереснее? — она странно дернула плечом.
— Мне и так неплохо.
— С таким отношением к жизни ты никогда ничего не добьешься, — она говорила тихо, но слова чеканила словно гвозди вбивала. Вколачивала в мою бедную макушку.
Через пару дней ко мне зашла Женька, соседка сверху. Женьке было лет двадцать шесть, она торговала на рынке и во дворе считалась злой и жадной. Правда, пообщавшись с ней поближе, я поняла, что Женька просто очень громкая и может припечатать — на место поставить. На рынке без этого никак — обманут в три счета. А людям это, как правило, не нравится.
— Слушай, подруга, у тебя соль есть?
— А тебе много?
— А суп посолить! Понимаешь, все работа проклятая, в магазин сбегать некогда.
«С моего пульса убери руки!» — орало радио. Я посторонилась и впустила Женьку в квартиру.
— Слушай, ты чего такая кислая-то? — спросила Женька, умудрившись со своим почти баскетбольным ростом заглянуть мне в глаза снизу вверх.
— Нет, ну я понимаю, мать умерла, ребята на руках: тебе, кстати, работа не нужна?
— Ну, нужна.
— А мне напарница нужна. Не навсегда — до октября. И не на полный день. На вторую половину. Учти, самая трудная работа именно в это время. Справишься? Иногда буду и на первую оставлять. Дел по горло, товар сейчас идет, а лоток кинуть не на кого. С подругами связываться боюсь, — откровенно призналась Женька.
— Как говорится, с друзьями ешь и пей, но дела не имей.
— А платить? — хрипло спросила я.
— Само собой, неплохо. По нынешним временам. Месяц продержишься — считай, двести гринов точно твои. Да еще десять процентов с общей выручки. Устроит?
Конечно, устроит.
— А когда выходить?
— Да завтра. Сможешь?
— Смогу, — я тут же прикинула: вообще-то, я Юльке завтра карусель обещала. Ну ладно, ему все равно, кто поведет, я Макса попрошу. Скажу, что пошла на заработки, он не откажет.
— Ну давай. В восемь я за тобой зайду, поедем с товаром разгребаться.
Утром я сказала, что иду оформляться на работу и, возможно, сразу останусь. Она только передернула плечами и сказала:
— Как знаешь. Твое дело. Кстати, ты уверена, что библиотекарь должен носить потертые джинсы?
— А у меня больше нет ничего, — отрезала я и поскорее вышла. Постояла у подъезда, дожидаясь Женьку. Женька просигналила из собственной — собственной! машины — из темно-синей «девятки». Довольно потрепанной. Зато своей. Я даже позавидовала. Была бы у меня такая машина — я бы мальчишек в нее сгребла и уехала куда-нибудь подальше. Не беда, будет еще, заработаем. Женька махнула рукой, я подошла, распахнула дверцу и уселась рядом.
— Ну, поехали, подруга. Ты мне нравишься. Только улыбайся почаще. Улыбка красит человека. Особенно женщину.
Женька торговала детскими вещами. Предлагала мне вместо части зарплаты взять вещей — детишкам, но я твердо отказалась.
— Да ты чего? — изумилась Женька. — Все же берут.
— Я — не все.
— Ты что — ее боишься?
— Я не боюсь, а пацаны боятся. Потом, я не хочу, чтобы она знала, что у меня деньги есть. И где я работаю.