— Отсюда, через ноль.
— Спасибо, — Лиза набрала домашний номер. Никто не подходил. Если говорил отец, то он, скорее всего, звонил с работы. Ну-ка… Опять долго никто не подходил. Потом взяли трубку — голос был женский, знакомый.
— Теть Зой! Привет! Это Лиза Казанцева! Позовите папу, пожалуйста!
— Сейчас, — теть Зоя положила трубку видимо, на стол. Опять долго никто не подходил, потом в трубке заскрежетало.
— Алло, — у отца был глухой неузнаваемый голос.
— Пап, привет, это я. Как дела?
— Кто это?
— Пап, ты чего, это я, Лиза.
— Лиза… Лизонька! Хоть ты жива осталась! Господи! — отец говорил ровно и безжизненно. — Пропали мальчики-то мои. Пропали. Украли, что ль? Ты б приехала, Лиз. Хоть на тебя перед смертью посмотреть. Не могу я больше. Приезжай, а? Приедешь… а… — в трубке раздались гудки. Лиза беззвучно затряслась, отказываясь верить услышанному.
— Что с вами? Вам плохо?
— Да, — ответила она очень спокойно. — Мне плохо. У меня пропали дети.
— Что-о?
— Глаза белокурой телефонистки расширились.
Лиза встала и медленно направилась обратно к лестнице.
За кулисы она не пошла. Хотела сразу идти домой. Врожденное чувство порядочности не пустило — повлекло в зал, где режиссерша гневно гремела с пульта:
— Девочки, не ходите, как деревянные! Это же шелк! Лена, поиграй! Разденься! Они будут на тебя смотреть и ждать, что ты это сделаешь — не обманывай зрителей! Что? — она быстро нагнулась к Лизе.
— Простите, мне нужно идти.
— Что значит — идти! Репетиция…
— У меня дети пропали.
— Какие дети, что за чушь?
— Мои братья. Мне нужно ехать их искать.
— На это есть мать и отец.
— У меня нет матери, она умерла почти год назад. Они живут с мачехой и отцом.
— Хорошо, — внезапно смягчилась режиссерша.
— Езжай, конечно, раз так. Ты в милицию заявила?
— Нет, я только что узнала. Мне срочно надо ехать домой, в Петровское.
— Так это же электричкой! Далеко!
— Да.
— Ладно, езжай. Я тут справлюсь как-нибудь, — режиссерша тотчас отвернулась и снова загремела:
— Василиса, почему ты сутулишься? Это платье требует царской осанки, а ты ходишь, словно тебе кочергу в спину вогнали и там оставили!..
Лиза поспешно вышла на улицу и почти бегом побежала в метро.
В электричке она сидела, прислонившись лбом к вагонному стеклу так легче было стискивать зубы и пересиливать ужас, гнавший ее вперед. И она не сможет сказать Юльке, что все в порядке? И вытереть слезы Вадику? И обнять Макса? Господи, мои братья, что с ними? И Димке надо позвонить, он ведь ничего не знает. Волноваться будет. С ума сходить.
— …будьте внимательны. Следующая станция — Петровское.
На остановке Лиза выскочила первой и опрометью бросилась к подошедшему автобусу. Три остановки показались вечностью. Магазин. Угол. Подъезд. Лифт ползет еле-еле. Господи, дверь. Ключи? Нет, они здесь, вот: руки дрожат.
— Лиза?
Ее словно толкнули в грудь. Она. Она стояла на пороге кухни. Слишком спокойная. Слишком уверенная. Почти наглая. Она не скрывала, что не в силах волноваться и сопереживать.
— Где папа? Вы заявили в милицию?
— Нет.
— Как нет? Где папа?
— На работе. Раздевайся же, Лизочка. Есть хочешь?
— Нет! Где телефон? — Лиза рванулась к трубке.
— Алло, теть Зой. Это я, Лиза. Можно папу? Пап, я дома уже. Да. Хорошо. Я выхожу.
— Куда ты?..
— но дверь уже хлопнула. Лиза стремительно бежала вниз. Семь этажей — подумаешь! Вниз, потом сразу налево. Осторожно, соседские мальчишки опять раскатали горку. Как бы не упасть. Мальчишки: где же мои мальчишки? Темная вышка проходной. Отцовская фигура на ее фоне кажется совсем маленькой.
Она едва не сбила отца с ног. Подняла упавшую шапку, нахлобучила обратно ему на голову.
— Лизка… хоть ты… хоть ты-то…
У нее не было сил сердиться на отца. Слишком остро ныла его боль, слишком сильно чувствовала она это. Но что-то мешало ей сказать, что она в полном порядке.
— Ты в милиции был?
— Был. Сказали — на учет возьмем, а так…
— Где их видели последний раз?
— Точно не знаю. Вчера не пришли — и все. Соседка сказала, Макса днем видела, как он из магазина шел с пакетом, потом вроде спустился вниз, часа в четыре. В сад, значит, пошел, за малыми. И все. Ни его, ни младших: ты одна у меня осталась, — всхлипнул отец, обнимая Лизу. Она с ужасом чувствовала его дрожь и тоску, знала, что надо напрячься и помочь ему перебороть — но опять что-то мешало.