– Не окажется.
– Плохие отзывы вызывают у меня несварение желудка.
Мы вместе с терпеливо ожидавшими нас встречающими пересекли трек и поднялись в помещения, отведенные распорядителям. На всем пути головы резко поворачивались в нашу сторону, когда присутствующие один за другим осознавали, что видят Нэша. Мы просили не делать публичных объявлений о визите – кинокомпания была помешана на секретности, – так что только в высших эшелонах знали, чье прибытие ожидается. Я осознал, что счастлив оказаться неизвестной личностью.
Они не стали задерживать ленч. Даже ради суперзвезд расписание скачек нельзя было изменить. Примерно двадцать распорядителей и их друзей поглощали свой ростбиф и подаваемый к нему йоркширский пудинг.
Если не считать сверкания вилок, встреча была такой теплой и благоприятной, какой только могло пожелать самое напыщенное «я», а «я» Нэша, в чем я уже успел убедиться, было куда более простым и непритязательным, чем вроде бы полагалось при его высоком положении.
Я трепетал перед ним до того, как встретился. Метафорически говоря, я приближался к нему на коленях, но обнаружил не темпераментного любителя безупречности, которого ожидал увидеть, судя по зловещим намекам, а именно того человека, каким я видел его много раз на экране, человека, который и в кино, и в жизни был наделен разумом, интеллигентностью и сильной волей.
Я надеялся, что донкастерские распорядители, их жены и остальные гости не были страстными почитателями колонки «Жар со звезд» в «Барабанном бое», и с облегчением заметил, что две газеты, попавшиеся мне на глаза, оказались «Скаковой газетой» и «Дейли Кейбл» – обе лежали открытыми на странице с некрологом о Валентине.
Нэш и я пожали изрядное количество рук и были усажены на почетные места, и пока Нэш просил потрясенную до немоты официантку принести минеральной воды, едва не доведя ее до обморока тем фактом, что на нее устремлены самые сексуальные глаза в киномире, я прочитал обе прощальные статьи про Валентина и нашел, что в них старику воздавалось должное. «Скаковая газета» отметила также, что кремация назначена на 11 часов утра в понедельник, а поминальная служба состоится позже. Если я действительно вылетел с работы, смутно подумал я, то смогу пойти на обе церемонии.
К тому времени, когда подали кофе, над столом замелькали страницы «Барабанного боя», и немедленно кто-то стал выражать Нэшу сочувствие по поводу той каши, которую его режиссер делает из фильма. По мере осознания, кто я такой, что было заметно по шепоту вокруг стола, в мою сторону устремлялись неодобрительные взгляды.
Нэш высказался непререкаемо, его уверенный голос легко заставил смолкнуть все остальные разговоры:
– Никогда не верьте тому, что пишут в газетах. Мы в Ньюмаркете делаем превосходный фильм. Нас облил помоями ничтожный, дрянной человечишко. Я не говорил того, о чем сообщается в статье, и я полностью доверяю Томасу. Я обращусь с жалобой в газету и потребую, чтобы они напечатали опровержение.
– Подайте на них в суд, – сказал кто-то.
– Возможно, я так и сделаю.
– А что касается вас, Томас, – сказал один из распорядителей, которого я знал лично, – вы должны непременно подать в суд.
– Я не уверен, что могу это сделать, – ответил я.
– Конечно, сможете! – Он ткнул в статью пальцем. – Это же невероятная клевета!
– Трудно подать в суд на кого-либо за то, что он задает вопросы, – возразил я.
– Что?
– Эти клеветники пишут осторожно, в форме вопросов. Вопросы словно бы означают намерение внести определенность, а не испортить репутацию.
– Я не могу в это поверить!
Сидящий чуть дальше за столом тяжело кивнул.
– Оскорбительные предположения, если они выражены в форме вопроса, могут быть, а могут и не быть расценены как клевета. Это неясно.
Мой знакомый распорядитель негодующе сказал:
– Но это несправедливо!
– Таков закон.
– Вы знали это? – спросил Нэш у меня.
– М-м…
– А Говард знал?
– Тот, кто написал эту статью, определенно знал.
– Дерьмо! – выразился Нэш, и никто не стал спорить.
– Что действительно нужно Нэшу, – сказал я, – так это достоверные сведения касательно Линкольнского заезда.
Все засмеялись и с облегчением вернулись к серьезным текущим делам. Я вполуха слушал вполне понятные мне разговоры и думал, что пять часов могут быть очень долгими и мучительными. А ведь прошло едва сорок минут. Мое сердце продолжало неистово колотиться от волнения. Быть может, вся моя жизнь в мире кино зависела от того, хорошо ли выспались этой ночью боссы, собирающиеся на совещание за завтраком. Субботнее утро. День для игры в гольф. Мною будут недовольны вдвойне.
Вместе с Нэшем и парой других гостей я спустился посмотреть лошадей, ходящих по паддоку перед первым забегом. Нэш смотрел на лошадей; толпа собравшихся на скачки неотрывно смотрела на Нэша. Казалось, он принимал это внимание как должное, как принимал бы это дома, в Голливуде, и даже с отменной вежливостью раздал несколько автографов подросткам, пялившимся на него с особым усердием.
– А как мне поставить деньги на лошадь? – спросил он, отведя меня в сторону.
– Я сделаю это за вас, если хотите. На какую лошадь и сколько?
– Черт знает. – Он быстро вскинул глаза и указал на лошадь, на которую в тот момент как раз садился жокей в алом и желтом. – Вот на эту. Двадцать.
– С вами все будет в порядке, если я покину вас на некоторое время?
– Вы же знаете, что я уже взрослый мальчик. Усмехнувшись, я повернулся и направился к кассам тотализатора, поставив двадцать фунтов на лошадь по имени Оса. Нэш, окруженный поклонниками, ждал, пока я спасу его. Вместе мы вернулись в комнату распорядителей и оттуда наблюдали, как Оса скромно пришла пятой.
– Я вам должен, – сказал Нэш. – В следующем забеге выберите сами вместо меня.
Скачки, как всегда, передавались телесетью ипподрома по телевизорам, установленным в барах и на трибунах. Сейчас на мониторе в комнате распорядителей был повтор только что окончившегося забега, Оса финишировала пятой, жокей суетился до самого финиша.
Я не дыша уставился на экран.
– Томас! Томас, – громко сказал Нэш прямо мне в ухо, – вернитесь оттуда, куда погрузились.
– Телевидение, – произнес я. Нэш иронически отозвался:
– Вы ведь знаете, его уже изобрели.
– Да, но… – Я взял номер «Скаковой газеты», лежащий на столе, и перелистнул страницы с некролога о Валентине на донкастерскую программу. Телевизионный обзор спортивных событий, как я и надеялся, делала коммерческая станция, обещавшая каждый день полный показ скачек для миллионов признательных зрителей. При торжественном открытии сезона Равнинных скачек эта компания будет здесь в силе.
– Томас, – повторил Нэш.
– Э-э… – сказал я, – насколько сильно вы хотите спасти наш фильм? Или фактически… меня?
– Не настолько сильно, чтобы спрыгнуть с обрыва.
– Как насчет интервью по ТВ?
Он уставился на меня.
Я пояснил:
– Вы сможете сказать по телевизору, что мы не делаем помойку из фильма? Вы хотите этого?
– Конечно, – легко согласился он, – но это увидит отнюдь не каждый читатель «Барабанного боя».
– Нет. Но что если О'Хара сможет передать это интервью в Голливуд? Пусть боссы увидят его за завтраком. Ваше собственное лицо на экране сможет сделать то, чего не добьется О'Хара со своими уверениями. Только… что вы думаете насчет того, чтобы попытаться?
– Черт возьми, Томас, приступайте.
Я вышел на зрительский балкон и нажал кнопку на телефоне, вызывая О'Хару; и пусть это будет не автоответчик, молился я.
Он немедленно ответил сам, как будто ждал звонка.
– Это Томас, – сказал я.
– Еще слишком рано для вестей из Голливуда.
– Это кое-что другое. – Я рассказал ему то, что предложил Нэшу, и он немедленно стал нащупывать подводные камни.
– Сначала, – с сомнением произнес он, – ты должен уговорить телекомпанию взять интервью у Нэша.
– Это я могу сделать. Я только не уверен, получится ли передать интервью на экран в конференц-зале Голливуда. Репортажи регулярно транслируются из Англии в Штаты, но я не знаю, каким путем. Если бы мы могли передать его на лос-анджелесскую станцию, чтобы они сделали там запись, которую наши боссы могли бы прокрутить на видео…