Джексон Уэллс рассмеялся, на сей раз затаенно.
– Говард Тайлер не спрашивал меня об этом.
– Да, – согласился я. – Он говорил мне, что вообще не пытался увидеться с вами.
– Не пытался. Я впервые узнал об этой книге, «Неспокойные времена», от знакомых, они сказали, что она обо мне и Соне.
– А у нее были… ну… видения?
Снова затаенное искрометное веселье.
– Я не знаю, – ответил он. – Могли быть. Вся наша женитьба была в некотором роде понарошку. Мы были детьми, играющими во взрослых. Этот писатель, он сочинил нас совершенно не так. Но я не обижаюсь, поверьте.
– Но любовники-грезы – это так впечатляет, – настаивал я. – Откуда это?
Джексон Уэллс поразмышлял без видимого волнения.
– Я полагаю, – произнес он наконец, – что вам стоит расспросить эту ее задаваку сестрицу.
– Сестрицу… вы имеете в виду вдову Руперта Висборо?
Он кивнул.
– Одри. Сестра Сони. Одри вышла замуж за члена Жокейского клуба и никогда не позволяла мне забыть об этом. Одри говорила Соне, что та впустую растратилась на меня. Я не был для нее достаточно хорош, понимаете? – Он беззаботно усмехнулся. – Когда я читал эту книгу, я все время слышал ядовитый голосок Одри.
Ошеломленный простой глубиной этого восприятия, я сидел молча и думал, что же спросить у него еще; думал, должен ли я задать вопрос, почему страшная смерть загадочной свояченицы так глубоко и навечно погубила шансы Руперта Висборо на политическую карьеру?
Насколько действительно для Вестминстера была неприемлема связь с загадочной смертью? Несчастье семьи, бросающее тень на репутацию человека, может послужить препятствием, но если прощались грехи сыновей и дочерей, то нераскрытая смерть более отдаленной родственницы, вне сомнений, должна быть всего лишь мелочью.
Прежде чем я смог подыскать слова, открылась дверь и вошла Люси, столь же солнечная, как и ее отец.
– Мама хочет узнать, не желаете ли вы чего-нибудь, например, выпить?
Я счел, что этим вопросом миссис Уэллс настаивает на моем уходе, и поднялся.
Джексон Уэллс представил меня своей дочери:
– Люси, это Томас Лайон, воплощение зла в образе кинорежиссера, если верить вчерашнему «Барабанному бою».
Глаза ее расширились, и она с таким же озорным спокойствием, какое я подметил в ее отце, сказала:
– Я видела вас по телику, но ни рогов, ни хвоста не заметила! Как здорово, должно быть, делать фильм с Нэшем Рурком!
Я спросил:
– Вы хотите попасть в фильм?
– Что вы имеете в виду?
Я объяснил, что мы набираем в Хантингдоне местных жителей для создания «толпы» для съемок скачек на ипподроме.
– Нам нужны люди, чтобы они охали и ахали…
– И кричали «подтяни задницу»? – усмехнулась она.
– Точно.
– Па?..
Первым побуждением ее отца было отказать. Когда он покачал головой, я сказал:
– Никто не будет знать, кто вы такие. Скажем, ваша фамилия Бой-ива… Кстати, что такое бой-ива?
– Это дерево, из которого делаются биты для крикета, – ответила Люси так, словно этот вопрос разоблачал мою тупость.
– Вы меня разыгрываете?
– Конечно, нет, – произнес ее отец. – Откуда, вы думаете, берутся биты для крикета? Они растут на деревьях.
Они смотрели на меня.
– Мы выращиваем ивы на влажной земле у ручья, – сказал Джексон. – На этой ферме растили ивы в течение жизни нескольких поколений.
Мне казалось, что «выращивание» бит для крикета целиком заполнило его жизнь: широкие плечи посылали тщательно намеченные удары через черту и останавливали летящий мяч, не давая ему попасть в ворота.
В дверях с любопытным видом появилась мать Люси, дружелюбная женщина в желтовато-коричневых брюках и широченном коричневом свитере, надетом поверх кремовой водолазки. Я подумал, что она бессознательно копирует стиль своей дочери.
Джексон Уэллс объяснил причину моего приезда. Его жена обрадовалась приглашению.
– Конечно, мы все приедем, – решительно сказала она, – если вы обещаете, что мы увидим Нэша Рурка!
– А тебе тоже хочется? – спросила у нее Люси.
Я пояснил:
– Завтра в два часа мы проводим репетицию с толпой. Будет ли там Нэш, не могу обещать. Во вторник и в среду мы снимаем сцены с толпой. Всем, кто будет там, мы предлагаем завтрак и небольшую плату, а Нэш Рурк точно будет там.
– Отсюда до Хантингдонского ипподрома почти два часа езды, – запротестовал Джексон Уэллс.
– Не выкручивайся, па, – сказала Люси. – В какое время во вторник? Будет ли все в норме, если мы пропустим завтрашнюю репетицию?
Я дал им одну из своих визиток, написав на обратной стороне: «Привилегированный вход. Семья Бой-ива».
– В девять утра во вторник, – уточнил я. – Следуйте за толпой, которая будет знать, что делать. Когда мы прервемся на ленч, воспользуйтесь этой карточкой и найдите меня.
– Вау! – воскликнула Люси. На носу у нее были веснушки. Лукавые синие глаза. Я думал, насколько хорошо она умела играть на пианино.
Я обратился к ее отцу:
– Вы не знаете, кто может быть заинтересован в том, чтобы сорвать съемки фильма?
Он вежливо ответил:
– Это то, о чем я слышал по радио? Кто-то пытался пырнуть ножом вашу звезду? Совершенный безумец. Никто из тех, кого я знаю, не боится вашего фильма.
Я подумал, что это, вероятно, вторая ложь, которую он сказал мне, или, по крайней мере, вторая замеченная мною.
Люси спросила:
– А может прийти папин брат?
Ее отец махнул рукой в знак отрицания и ответил:
– Он не захочет.
– Нет, он должен захотеть. – Мне она сообщила: – Мой дядя Ридли живет в Ньюмаркете. Он все время бегает в кино и бредит тем, чтобы попасть в фильм с Нэшем Рурком.
– Тогда приводите его с собой, – согласился я. – Нам нужна самая большая толпа, какую мы сможем собрать.
Я видел, что родители Люси не разделяют ее энтузиазма касательно дяди Ридли.
– Найдется ли у него время, – закинул я удочку, – чтобы провести в Хантингдоне денек во вторник или в среду?
Люси невинно ответила:
– Па говорит, что дядя Ридли бездельничает целыми днями.
Ее отец покачал головой, видя такое отсутствие политеса, и решил смягчить характеристику:
– Мой брат Ридли помешан на лошадях и действует, как видный лошадник. Его не очень-то уважают, но на жизнь он зарабатывает.
Я улыбнулся, наполовину заинтересованный.
– Буду рад встретиться с ним. – Я помолчал и вернулся к тому, что больше занимало меня: – Вы не можете одолжить мне фото… э… Сони? Просто для того, чтобы мы не сделали Ивонн в фильме слишком похожей на нее.
– У меня нет ни одного, – быстро сказал Джексон Уэллс.
– Даже… Простите меня, – извинился я перед миссис Уэллс. – Даже нет свадебной фотографии?
– Нет, – сказал Джексон Уэллс. – Они пропали, когда я переезжал сюда. – Глаза его были широко открыты и совершенно невинны, и я в третий раз не поверил ему.
ГЛАВА 8
Приближаясь к Ньюмаркету и прикинув, что у меня есть свободные полчаса до собрания в десять, я решил заполнить это время чем-либо полезным и позвонил доктору Робби Джиллу, чей номер я помнил – номер был жирно записан в телефонной книге Доротеи.
– Как вы смотрите, – спросил я, – на то, чтобы быстренько пропустить где-нибудь по стаканчику?
– Когда?
– Сейчас я в машине. Прибуду в Ньюмаркет около девяти тридцати. Сойдет? Я должен быть в «Бедфорд Лодж» в десять.
– Это важно?
– Интересно, – ответил я. – О том, кто напал на Доротею.
– Я предупрежу жену. – В голосе его была улыбка. – Приду в «Бедфорд Лодж» в девять тридцать и подожду в холле.
– Отлично.
– Я слышал, кто-то набросился на Нэша Рурка с ножом.
– Было такое. Хотя не на Рурка, а на его дублера. Но никто не пострадал.
– Это же слышал и я. Значит, в девять тридцать.
Он повесил трубку. Его голос с шотландским акцентом звучал, как всегда, резко. Сам он, рыжий и похожий на терьера, терпеливо ждал в холле у входа, когда я вернулся в «Бедфорд Лодж».
– Пойдемте наверх, – сказал я, пожав ему руку. – Что будете пить?