Папа был очень нетерпеливым человеком и неизменно возвращался из судов в страшном гневе. Отчасти такой склад его характера можно было объяснить горячей ирландской кровью, а во многом тем, что у него не хватало терпения объяснять и повторять людям, которые зачастую просто не понимали, что он говорит. Папа считал, что непонимающие его собеседники — его собственные братья, их адвокаты, коробейники, разного рода полукровки, торгующие лошадьми, — думают, что он глуп, и поэтому пытаются его объегорить. В гневе он начинал ругаться и плеваться и мог так разозлиться, что доставал пистолет и начинал стрелять не в людей, а по вещам. Или, лучше скажем, большей частью по вещам.
Однажды он разозлился на жестянщика, который, по его мнению, пытался содрать с него слишком высокую цену за починку чайника. Жестянщик начал передразнивать выговор отца, и папа бросился в дом за ружьями, но Лупе поняла, к чему может привести этот спор, и заблаговременно спрятала оружие под своим одеялом навахо. Папа, конечно, орал о том, что у него пропало оружие, но я убеждена, что тогда Лупе спасла жизнь несчастному жестянщику. Если бы папа тогда его застрелил, то его бы самого повесили, что и произошло с убийцей его собственного отца и моего деда.
Папа говорил, что жизнь была бы гораздо проще и приятней, если бы мы получили от нее все то, что нам полагается по праву. Однако даже за то, что тебе полагается по праву, надо бороться. Папа по уши завяз в судебных тяжбах, а все остальные члены семьи тем временем самоотверженно боролись с силами природы. Бастер, Хелен и я провели ночь на тополе во время наводнения, и это было далеко не единственное наводнение или разлив реки Солт Дро, которое нам пришлось пережить. Паводковые и другие наводнения случались в той части Техаса нередко, можно было с уверенностью ожидать крупного наводнения каждые два года.
Помню, когда мне было восемь лет, мы пережили еще одно страшное наводнение. Тогда папа был в Остине, заполняя и подавая очередные судебные бумаги. Ночью Солт Дро разлилась и стала затапливать нашу землянку. Я проснулась от раскатов грома, и когда спустила ноги с кровати, то по колено оказалась в воде. Мама схватила Хелен и Бастера, поднялась по склону берега вверх и принялась молиться, а мы с Апачи и Лупе остались в землянке. Мы забаррикадировали дверь ковром, начали вычерпывать воду и выливать ее через окно. Мама вернулась и стала умолять, чтобы мы пошли с ней молиться.
«К черту молитвы! — закричала я. — Вычерпывай воду, черт подери, вычерпывай!»
Мама была в шоке. Она, возможно, подумала о том, что бог от меня отвернется и проклянет меня за мои слова. Я и сама не ожидала своей реакции, но вода поднималась быстро и ситуация была очень опасной. Мы зажгли керосиновую лампу и увидели, что стены землянки могут обрушиться. Если бы мама нам тогда помогла, мы, возможно, смогли бы спасти землянку. По крайней мере, если бы мы вместе за нее боролись, у нас был бы небольшой, но все-таки шанс. Втроем с Лупе и Апачи мы явно не справлялись. Когда начал заметно проседать потолок, мы быстро вытащили наружу мамин стол из орехового дерева, затем стены и потолок землянки обвалились, похоронив внутри весь наш скарб.
После этого случая я долго злилась на маму. Мама твердила, что все это — воля божья и, следовательно, ей надо подчиниться. Но я по-другому воспринимала происходящее. Я полагала, что подчиниться — значит сдаться. Если Бог дал нам силы вычерпывать воду и таким образом показал нам путь к спасению, так именно этим и надо было заниматься, верно?
Как выяснилось позже, нет худа без добра. Наш сосед-белоручка мистер МакКлург жил в доме из двух комнат. Этот дом он построил из бревен, которые привезли из Нью-Мексико. Наводнение размыло фундамент его дома, и стены упали. Мистер МакКлург заявил, что больше не хочет жить в сей забытой богом дыре и возвращается в Кливленд. Как только папа вернулся из Остина, мы дружно запрыгнули в повозку и быстро, пока никто из соседей не сообразил, что надо делать, поехали разбирать остатки дома МакКлурга. Мы взяли все, что можно было взять: сайдинг, стропила, балки, двери, половые доски. К концу лета мы отстроили себе новый дом на холме. Когда дом побелили, он ничем не отличался от нового, и никто никогда бы и не догадался, что построили мы его из обломков чужого дома.