– Теперь в техническом департаменте считают, что мы все психи, а наш образ жизни омерзителен. «Нам что-нибудь рабочее подавайте, – заявляют они, – факты, цифры, сотрудников. Пустите в ход этого шуткаря по кличке СМЕРТЬ. Избавьтесь от Мао и его банды головорезов». Мне выпала привилегия, так сказать, помочь в организации последней радиопередачи Желтого Змея из Вашингтона, округ Колумбия.
Помещение в Пентагоне. Генералы, типы из ЦРУ и Госдепартамента, нервничают из-за сверхсекретной жареной штуковины, открыт канал спецсвязи с комитетом начальников штабов и верховным командованием НАТО. Четверо морпехов вносят Желтого Змея. Он начинает раскачиваться взад-вперед. Он вдыхает детское гульканье и выдыхает предсмертный хрип. Он всасывает пшеничные поля и выплевывает сгустки пыли.
– Он просто раскочегаривается, – объясняет человек из ЦРУ пятизвездному генералу.
Сияя, как комета, Старый Змей переключается на постоянный ток.
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!
Картинки с треском выстреливают из его глаз.
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!
Вихрь выносит стену, и с восемнадцатого этажа на мостовую валится вопящее начальство.
СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ!
А теперь Змей замахивается своим бичом в небо.
Некогда здесь жили тупые вульгарные придурки, которые думали, будто могут нанять СМЕРТЬ как вневедомственную охрану…
Пустые улицы, старые газеты на ветру, шорох темноты и проводов.
В ночном небе над Сент-Луисом Бог Смерти майя отплясывает гопак, выстреливая звезды из глаз.
Шеф улыбается.
Зеленая Монахиня остановила злополучного путника перед входом в маленький монастырь из красного кирпича, стоящий среди дубов, зеленых лужаек и клумб.
– Ах, прошу, войдите и взгляните на мое отделение для душевнобольных. Вы сами увидите, сколько всего чудесного мы делаем для пациентов.
Она ведет его по посыпанной гравием дорожке к монастырской двери, по пути указывая на свои цветочки:
– Правда ведь, мне удались примулы?
Она открывает входную дверь тяжелым латунным ключом, висящим у нее на поясе. Они проходят длинный вестибюль и лестничный пролет, и следующим ключом она отпирает еще одну дверь. Она проводит Одри в холодную голую палату, на стене там карандашные рисунки. Взад-вперед там расхаживает монашка с длинной линейкой. Пациенты возятся с пластилином и мелками. Похоже на игровую комнату в детском саду, вот только некоторым детям перевалило за сорок. Дверь захлопывается, и голос Зеленой Монахини меняется:
– Пластилин и мелки вон там. Чтобы покинуть комнату ради чего бы то ни было, надо получить разрешение.
– Но послушайте…
Рядом с ней возникает пузатый охранник в жестяном шлеме и с широким кожаным ремнем. Охранник смотрит на Одри с холодной гадкой ненавистью и говорит:
– Он хочет Боба и его адвокатов.
В шесть приносят безвкусный обед из холодных макарон, к которому Одри не притрагивается. После обеда на дежурство заступает ночная медсестра. Пациенты раскладывают койки, и игровая комната превращается в дортуар.
– Кто-нибудь хочет на горшок, пока не выключили свет?
Сестра бренчит ключами. Туалетные кабины в углу дортуара. Дежурная сестра отпирает дверцы и стоит в проеме, холодно наблюдая.
– Не пытайся снова играть со своей грязной штучкой, Колдклиф, а не то получишь шесть часов на кухне.
Всю ночь напролет в дортуаре горит тусклая лампадка. Пациенты спят, лежа на спине под тонкими одеялами. За эрекцию ночная сестра больно бьет линейкой.
И так проходили годы. Иногда в знак поощрения устраивали прогулки по саду – в сопровождении Боба, который держал на поводке трех злобных немецких овчарок. В саду пациенты могли посмотреть, как самка богомола пожирает самца. Ежедневные исповеди, принимаемые Зеленой Монахиней на детекторе лжи, который чувствительно ударял током в чувствительные места, пока Зеленая Монахиня нараспев повторяла:
– Не произноси лжесвидетельства на ближнего твоего.
Исповеди она записывала зелеными чернилами в учетные книги, заведенные на каждого пациента в отдельности. Однажды после особенно мерзостной исповеди она воспарила до потолка на глазах у пораженной юной монашки. Каждую ночь она облачалась в костюм Христа со светящимся нимбом и посещала келью какой-нибудь юной монахини. Ей нравилось представлять себя монахиней из стихотворения Сары Тисдейл: