Марк тут же вступил:
— Я видел тебя с этим подонком, это тебе так не пройдет.
— Что тебе от меня нужно? — Лора посмотрела в объектив, и мне опять показалось, что она смотрит на меня.
— Ну что ты хочешь от меня услышать?
Голос Омара:
— Жестче, ты должна быть еще жестче!
— Ты что, хочешь вернуться в то дерьмо, из которого я тебя вытащил?
— Ничего, найду кого-нибудь еще.
— Да никого ты не найдешь…
Омар прошептал мне:
— Снимай ее.
Но Лора вдруг остановилась, как будто споткнувшись, — и сразу разрыв, трещина в действии. Она подняла голову, посмотрела на небо и сказала:
— Между собакой и волком… — и вдруг замолчала.
Откуда она знала это выражение, придуманное киношниками? Так мы называем это время суток — ни день ни ночь, «между собакой и волком» или, еще короче, «собака — волк».
За окном угасал день, и я думал, почему именно эти животные — собака и волк — стали символами, искал и не находил других символов для тех часов, когда наступает полная темнота, для другого времени, других поступков…
Я вышел на улицу. Я был один и видел город через глазок камеры, которой снимал Лору. На Сталинградской площади неподвижно стоял старый араб, положив руку на ширинку, он посмотрел мне вслед, когда я прошел мимо и сел в машину. Шапель, станция метро, переплетение лестниц. Долгие, медленные проходы по бульварам Бельвиля и Менильмонтана, окутанным ночью.
Ночь — это не просто отсутствие света, это более плотный, другой свет, другие цвета. Пачка «Мальборо», купленная у африканца на улице Биссон. Он достал ее из большой холщовой сумки. Краем глаза я видел, как мимо моей машины прошел подпрыгивающей походкой человек в халате, неся на плече детскую коляску, она поднималась и опускалась в такт шагам.
На эти кадры, смешанные в моем воображении рукой невидимого режиссера, накладывалось лицо Лоры, лицо женщины-ребенка. И я пытался угадать, какие тайные видения и фантазии она пережила наяву и сколько мужчин сумели заставить ее испытать оргазм.
На улице Бельвиль я вошел в «Лао-Сиам». Официанты и хозяин здоровались со мной за руку. Я заказал суп «фо», креветок на вертеле «тай», а на десерт «цинь цао». За соседним столиком сидели две женщины лет тридцати пяти — сорока и какой-то молодой, но потрепанный тип. Желтая бумажная скатерть вся закапана соевым соусом. Женщины без конца смеялись, а этот парень с помятым лицом молча слушал. Одна из них рассказывала, что ее приятельница в два часа ночи поставила машину на стоянку, а в семь утра они за ней вернулись… На выезде со стоянки они остановились, и у машины отвалился номер. Тогда приятельница решила вылезти, чтобы подобрать номер, открыла дверь, та немедленно отвалилась и тоже упала, причем прямо к ногам полицейского, стоявшего у шлагбаума. Выражение его лица описать просто невозможно! На ней мини-юбка, она спокойно к нему подходит и так вежливо спрашивает:
— Послушайте, вы случайно не знаете, где я могу это починить?
Он отвечает:
— Милочка, поезжайте-ка в ближайший гараж и немедленно приведите в порядок вашу колымагу!
В этот момент его прерывает какой-то странный глухой шум. Девица бежит и отпихивает ногой отвалившуюся выхлопную трубу, чтобы он ее не заметил. И тут совершенно озверевший полицейский поднимает шлагбаум и орет благим матом:
— Полезайте в ваш мусорный бак и скройтесь с глаз моих!
Они начали вспоминать открытие Паласа.
— А ты помнишь, стоило только глазом моргнуть — и мужики тут как тут!
Их помятый приятель все так же молча слушал.
Я представлял себе, как тринадцатилетнюю Лору приглашают тридцатилетние мужики, она танцует до шести утра, курит тонкие сигареты на ступеньках, покрытых красным ковром, под глазами круги от табачного дыма и отвращения.
Вздрогнув, я проснулся. Смерть была здесь, рядом со мной, в отвратительной куче одежды, сваленной на стуле рядом с кроватью. Тонкий лунный луч выхватывал ее из темноты. Смерть была со мной уже два года, день за днем, минута за минутой, отделяя меня от окружающего мира. Мозг мой размягчился, сознание мутилось, казалось, что-то бесформенное втиснули мне под череп, а к затылку прижали сырое бычье легкое.
Смерть была со мной с тех пор, как я впервые прочел о СПИДе. Я мгновенно понял, что эта болезнь станет общепланетарной катастрофой, унесет и мою жизнь вместе с жизнями миллионов проклятых. Я сразу же переменил свои привычки. До этого момента я каждый вечер искал мальчиков, которые могли бы мне понравиться, я был требователен. Я отдавался со страстью. Теперь я решил отказаться от ночей любви, объятий, соитий… Я ходил по городу в поисках себе подобных, тех, кто не жаждал войти в чужое тело, позволяя сперме проливаться на пыльные полы подвалов.