— Он теперь работает в какой-то электронной фирме, мы с ним разъезжали по городу в «порше» его босса!
Джемми тут же садится на своего любимого конька, и я уже не вмешиваюсь в разговор.
— Мятежник всегда отмечен судьбой, его достоинство в нем самом, а твой отец похож на всех мелких негодяев — он считает, что респектабельным человека делает внешность, ему нравятся благородные жесты.
— А ты похож на бандита с большой дороги, подающего милостыню нищему во имя спасения собственной души!
— Да какие дороги, у нас остались только шоссе!
— Прекрасное было когда-то время… Представляешь, как здорово было заниматься любовью: одна юбка, две… три…
— Ну да, а замок на «поясе верности», когда муж уходил в крестовый поход…
— Слушай, а если он там погибал, то жена… что же она… так и мучилась, туда что, даже палец не пролезал?
— Разве что в скважину замка!
— Понимаешь, Джемми, я теперь работаю и могу кое-что доказать отцу, я ему сказал: «Отец, я теперь работаю в видеопромышленности». Он, конечно, обозвал меня хвастуном, но не стал унижать, как бывало раньше.
— А он сам-то что доказал в этой жизни, грабя банки и отсидев восемь лет в тюряге?
— Ну, он хотя бы никого не заложил, когда его взяли, и очень любит этим похваляться.
— И все ради денег. Деньги, деньги!
— Я всегда общался с людьми, у которых не было ни копейки, потому они и мечтали только о богатстве. У моей матери была привычка всегда платить свои долги, даже если семье приходилось ради этого есть одну лапшу… И я горжусь, что смог в прошлом месяце дать ей на жизнь три тысячи.
— У тебя остался еще один должок — отцу, который, надеюсь, ты платить не станешь.
— Ты это о чем?
— Да о тех дурацких идеях, которые он тебе внушил!
Лора нашла работу: она продавала дорогую одежду в магазинчике на площади Побед. Но ее довольно быстро выкинули вон: директриса не могла видеть, как Лора жует жвачку, разговаривая с важными клиентами.
Лора звонит мне, она в отчаянии:
— Меня отовсюду выставили. Мать больше не хочет, чтобы я жила с ней, завтра утром я должна убраться.
Я совершенно не умею утешать других людей; они начинают раздражать меня, чужие неудачи оставляют меня равнодушным. И я говорю Лоре, что меня абсолютно не удивляет то, что ее выгнали из магазина:
— Когда ты собирала для меня информацию об африканских музыкантах, то за три дня сделала работу за троих, а потом тебе вдруг все надоело и ты все бросила, так неужели ты думаешь, что твои наниматели станут считаться с твоими капризами?
Лора зарыдала.
— Да тебе просто все равно, что я как полная дура оказалась на улице!
Я совершенно не переношу слез, они выводят меня из себя. Особенно если плачет девушка, ведь ее рыдания совершенно естественны. Меня еще могут растрогать слезы юноши, мужские слезы всегда парадоксальны. И я вешаю трубку.
Лора перезванивает, она уже не плачет, во всяком случае, старается сдержаться.
— Вот уж действительно подарочек ко дню рождения: работы нет, мать выгоняет из дому на улицу, у моего парня положительный анализ на СПИД, он это знает, но молчит и, может быть, уже заразил меня. Черт, да ты понимаешь, что мне всего восемнадцать и ты не можешь пользоваться этим, чтобы причинять мне зло!
Я пытаюсь сказать ей несколько добрых слов, но губы мои как будто наталкиваются на какую-то гладкую вертикальную преграду, она существует слишком давно, чтобы Лорино несчастье могло ее разрушить. Я просто говорю, чтобы она пришла ко мне завтра ночевать.
Повесив трубку, я чувствую отвращение к самому себе: я просто машина, реагирующая только на собственные несчастья и страдания. И волнуют меня только чувства, искусственно созданные, связанные с наслаждением. Я надеваю куртку и выхожу.
Я еду по Парижу, кручу руль правой рукой, в левой держу камеру. Город и ночь — всего лишь продолжение дороги, бесконечного пути с остановками на перекрестках на красный свет.
На центральном газоне авеню Рене-Коти ссорится пара. Мужчина хватает женщину за плечи, толкает ее назад; она кричит, цепляется за него; он опять отталкивает ее, она отступает еще на шаг, он хочет уйти, она догоняет его, бьет сумкой по спине. Мужчина оборачивается, хватает свою подругу за руку, кружит ее вокруг себя, потом отпускает, и она падает на асфальт. Падая, она повреждает руку, пытаясь смягчить удар, сильно обдирает коленку. Я перестаю снимать, вылезаю из машины и направляюсь к ней.
— Что у вас тут происходит?
— Да ничего, оставьте меня в покое.
— Он к вам пристает?