Иногда они ходили в кино, реже – в театр, в субботу Милко отправлялся на футбол…
Сначала такая жизнь с ее покоем и мелкими заботами ему нравилась. Он побелил домик, заменил на крыше позеленевшую от времени черепицу, которая уже не спасала от дождей, поставил новый забор, ходил вечером встречать Елену из техникума…
Так они и жили. Каждый новый день был похож на предыдущий, как две капли воды. Дни сливались в недели, недели – в месяцы, и уже казалось, что это один большой, бесконечный день.
На заводе начались неприятности. Милко так и не научился называть черное белым, поругался с начальником цеха, на трамвайной остановке у завода подрался с бригадиром. Его перевели в другую бригаду… Там было то же самое – работу, которая была полегче и лучше оплачивалась, получали «свои» люди. Милко снова стал несдержанным, он никак не мог понять, что в жизни ничто не бывает только черным и только белым, что есть хорошее и есть плохое и что кулаки ничего не решают. Он зарабатывал немало, но и не много, на жизнь хватало, но не больше. Постепенно он снова возненавидел завод…
Как раз тогда пришла пора службы в армии, и он уехал в часть почти с радостью. Солдатская жизнь до известной степени была беззаботной, ни о чем думать не надо было, другие решали за него, что делать, он был сыт, одет, рядом скрипели и покачивались на волнах рыбацкие лодки. Служба его прошла на море: сотни тысяч шагов по волнолому, зимой и летом, под рокот волн, разбивающихся о камни, стремительно несущиеся катера и бескрайний простор зеленой воды.
Когда он вернулся из армии, тещи уже не было в маленькой кухоньке. Елена похудела еще больше, а ребенок, которого они ждали, не родился. С ним что-то случилось. О нем напоминали лишь темные круги под глазами жены, ее молчание долгими осенними вечерами.
После морских просторов и больших океанских кораблей их домик показался ему еще меньше, еще беднее. Осенние листья засыпали маленький двор. Забора уже не было видно за разросшимися рыжими кустами.
На заводе ничего не изменилось. Все также шипели прессы, глухо били пневматические молоты, монотонно гудели станки, рабочие говорили о премиальных, о новых фрезах из Чехословакии, пили водку. Елена окончила техникум и ходила по цеху в синем халате технолога. Она обсуждала с инженерами новые заказы и, когда принимала готовые детали, была строга и принципиальна, не прощала брак даже ему…
Она старалась расшевелить его, вывести из состояния беззаботной лени, в которое он впал после службы в армии. После долгих уговоров она заставила его подготовиться к экзамену на очередной разряд. Милко сдал экзамен, но мысль уйти с завода не покидала его. Его раздражал новый халат Елены, новая интонация в голосе других, когда они разговаривали с ней, раздражало то, что она – его начальник, что она опередила его.
Он решил завербоваться на лесозаготовки в Коми АССР, прослышал, что лесорубы зарабатывают там большие деньги. Несколько раз у них с Еленой состоялся серьезный разговор, они ругались в маленькой комнатке со скрипучей кроватью. Елена не отпускала его, не хотела расставаться, а кроме того она поступила в институт на заочное отделение машиностроительного факультета и не могла ехать с ним. Он был бессилен против ее доводов, против ее любви, против ее веры.
В Коми он не поехал, остался на заводе, потом спутался с одной чертежницей, их, как говорится, застали на месте преступления, в подсобке…
Тогда Елена ничего не сказала, только долго стояла на засыпанном осенними листьями дворе, уставившись невидящим взглядом на свои детские санки, много лет валявшиеся на крыше сарая. Он молча курил в маленькой комнате, сидя на кровати с металлическими спинками.
Тогда он уволился с завода и стал таксистом, поддавшись на агитацию друга детства Мишо, который вот уже два года работал в такси и говорил, что хорошо зарабатывает и что у него уйма свободного времени.
Новая профессия нравилась ему, из-за разнообразия впечатлений, картины быстро и непредсказуемо сменялись перед его глазами. Он разъезжал по большому городу, оставлял клиента в микрорайоне Младость, а через двадцать минут его машина уже пылила по улочкам Чохаджийско-Предградия, пересекала Западный Парк, а может, буксовала в грязных лужах Врыбницы…
Тогда он принял участие в своем первом ралли, просто так, ради интереса, и, к своему удивлению, пришел к финишу не последним. Его таксомоторный парк устроил тогда спортивный праздник. Трасса ралли проходила по горе Витоше в направлении Чуйпетлево.
Его опьянили скорость, поощряемое правилами состязания, риск, старое, порядком подзабытое стремление любой ценой быть первым, поощряемое правилами состязания…
Он стал интересоваться автоспортом, изучал его тонкости, а потом так увлекся, что уже не мыслил себя без него, и понял: другого пути пробиться в жизни у него нет.
В нем росло недовольство собой, желание изменить свою жизнь, и пока он крутил баранку в такси, сотни планов и комбинаций рождались у него в голове. Он решил: лучше умереть, чем остаться таксистом и мотаться по пыльным улочкам родной Коневицы, жить в маленьком старом домике на окраине Софии. Ему хотелось стать знаменитым в этом большом и интересном мире, чувствовать себя равным среди уверенных и элегантных людей, которые имели французские автомобили и посиживали в шезлонгах на своих дачах в Симеоново, быть первым в яростной гонке к довольствию, покою, среди тех, у кого уверенный взгляд и изысканные манеры. Ему хотелось быть в числе победителей, чего бы это ни стоило, и он чувствовал: для этого у него есть силы. Его упругое молодое тело со стальными мускулами, как сжатая пружина, со скрытой угрозой рассекало воздух.
Автомобильные ралли были мостом ко всему, чего он хотел достичь. Ревущие машины, казалось, могли доставить на вершину, в широкий мир, на головокружительные дороги Европы и Америки, на высшую ступень пьедестала почета, в настоящую жизнь.
Он считал, что должен стать гонщиком, что другого пути нет. И устремился к цели, ведомый непреодолимым желанием добиться успеха.
Но чтобы участвовать в настоящих ралли, чтобы быть замеченным, нужно иметь автомобиль. Без автомобиля все бессмысленно. Чтобы выкарабкаться туда, где, как ему казалось, была настоящая жизнь, нужна машина, и он решил заполучить ее любой ценой. Машину можно получить в какой-нибудь команде. Но как в нее попасть?
На десятый день, в конце рабочего дня, он отвозил в город оставшуюся на съемочной площадке Марию, ассистента режиссера. На крутом повороте, который машина преодолела на двух колесах, она навалилась на него и сказала:
– Алло, Фитипальди, пожалуйста, осторожней. Не то пострадаешь.
Он взглянул на нее, извинился и засмеялся. А Мария поправила волосы, осторожно обняла его и сказала:
– Только не закрывай глаза.
И поцеловала так, что он резко повернул руль, машина на полной скорости перелетела через кювет, врезалась в заросли кукурузы и скрылась в них.
Потом он вдыхал запах ее волос, чувствовал ее горячее, гибкое тело и губы. Он не ожидал, что в ласках она будет такой нежной, сильной, такой пламенной и страстной. Кукурузные заросли переворачивались, кружились и растворялись в алой дымке заката. А с ними вместе кружился и растворялся он сам.
Она продолжала называть его Фитипальди и потом, когда они встречались у реки или на маленьком подсолнечном поле, или ужинали в каком-нибудь придорожном ресторанчике, а затем неожиданно сворачивали с дороги, там, где Мария тянула на себя руль. Машина исчезала под деревьями, подпрыгивала, преодолевая глубокие борозды с сожженной и перевернутой вверх корнями стерней.
Случайно он узнал, что предприятие, которым руководит ее отец, имеет команду, участвующую в больших ралли. Он видел гонщиков этой команды – в оранжевых куртках, с яркими цифрами на машинах. Он представил себя в такой куртке за рулем автомобиля с эмблемой предприятия. Мария должна ему помочь, Мария, Мария…