– Во, энто по-нашенски – греши и кайся, кайся и греши, – хохотнул Алексей Сонин.
– Нишкни! – загремел наставник. – По-каковски, я не ведаю, но энто по-зверски, за рубль убивать человека! Ежли бы убивали во имя веры, а то ить за деньгу. Тарабанов восхотел стать богатеем, с чужого кармана выйти в большие люди. Он, дай ему нож в руки, всю нашу деревню вырежет! Всех предаст смерти! Псы смердящие! – Грозный, грузный, твердо ступая короткими ногами по половицам, рычал Бережнов. Косматые бровища еще стали космаче. – Детей дажить волки не трогают. Мы столько земель прошли, и никто не помнит, чтобы кто-то из наших поднял руку на инородца. Везде с ними жили душа в душу. Мы даже с врагами искали мира, ежли они его принимали. Смерть! Позарились на гроши этих людей, которые они отдали ивайловцам.
– Простите!..
– Молчать! – рявкнул Бережнов так, что стены дрогнули. Поежились мужики. Круто берет наставник. Не жить Тарабановым.
– Дитя своего втравил в это же дело. Сколько о том проповедей было читано, не вняли. Хлеб надо есть в поте лица своего, а не с чужой крови. Смерть! На нас без того говорят, что, мол, староверы, молясь, низко кланяются: а не лежит ли что плохо под лавкой. Вот такие варнаки и порочат нас. Мы, мол, люд кормим из собачьих чашек. Да у нас для гостей самая дорогая посудина. Будем выносить решение. Ты, Исак Лагутин?
– Смерть!
– Ты, Семен Кузнецов?
– Судное моление и смерть!
– Ты, Мефодий Мартюшев?
– Смерть!
– Ты, свет наш, баба Катя?
– Смерть!
– Ты, Мефодий Журавлев?
– Смерть!
Мужики и бабы, парни и девушки, которым было по шестнадцать лет, поднимались и бросали это короткое, как выстрел, слово «смерть».
У раскольников еще со времен Выговской пустыни в уставе было записано, что перед людьми и богом все равны, пусть то баба или мужик. Были наставницы женщины. Было и такое, что мужик с детьми водился, а баба зверя промышляла. Так было и у Таракановых. Его жена была хорошей охотницей. Добывала пушнины не меньше, чем мужики. Но в последние годы перестала ходить в тайгу. Пришел достаток. Ее вот не пригласили на совет. Что бы она сказала?… У мирских бабы под ярмом. Раскольники не зря посмеивались над мирскими: мол, мужик на завалинке табачище жрет, а баба полосу жнет.
Зацокали подковы по камням, всхрапнули кони. Раздались крики мальчишек:
– Казаки приехали! Дядя Степан, казаки приехали, а с ними и Арсе. Тикайте!
– От дерет их, – проворчал Бережнов. – Всем оставаться на местах. Выйду к казакам.
Арсе увидел Степана Бережнова и отвел глаза в сторону. Да, он донес на них. Но ведь и сам Бережнов говорил, что кровная месть – это греховное дело, духи гор против такой мести. Арсе с ним согласился. Но если кровная месть – плохо, то пусть Тарабанову мстит пристав по своим законам. Жалко Арсе Бережнова, хороший он человек, но что делать Арсе?
– Вот приехал к вам, Степан Алексеевич, – сказал пристав, – принимай гостей. А этого запри-ка в амбар да поставь надежную охрану, мало ли что. Понял меня?
Арсе не успел спрыгнуть с коня, как его тут же скрутили, заломили руки назад и повели в амбар. А амбары у старообрядцев крепки и надежны. Арсе закричал:
– Куда меня води? Я всю правду сказал. Степанка, тебе плохо делай, моя хотел хорошо делай. Баулин – хунхуза, ты буду хунхуза!
– Ладно, иди, иди, потом разберемся, кто хунхуз, а кто нет. Не крутись! – дернул казак Арсе за куртку.
– Зачем собрал людей в молельне?
– Совет перед охотой держим, кому на какие угодья идти.
– Ага. А Тарабанов жив?
– Жив, а что ему сделается?
– Ну, Бережнов, хватит в прятки играть. Не за красивую же твою бороду я сюда приехал и привез вам Арсешку. Скажу коротко, что инородцев вырезали хунхузы, вы их догоняли, в перестрелке был убит Арсе. Ваши не пострадали. Было убито десять хунхузов. Все.
– Сколько же за такой сказ? – одними глазами усмехнулся Бережнов.
– Пятнадцать тысяч золотом! – почти выкрикнул Баулин.
– Лады. Получишь, – коротко бросил, как подачку, Бережнов.
– Еще Арсе ограбил меня, взяли с Тинфуром пять тысяч ассигнациями, их тоже надо вернуть мне.
– Эти деньги тоже получишь.
«Эх, продешевил, надо бы запросить больше», – ругнул себя Баулин.
– Казакам по тыще за молчание.
– Не выйдет ли это из деревни?
– Нет. Из раскольника…
– Старообрядца, – поправил Баулин. – Читал поди Высочайший Указ?
– Читал. У старообрядцев нет такой моды – своих выдавать.
– И за Арсешку прикинь еще тысячу.
– Будет и за Арсешку. Пошли, выпей с дороги медовушки. Устин, скажи нашим, что совет распускаю. Тарабанова пошли ко мне. Живо!