– А ты?
– Я? Я, к твоему сведению, повидал столько всякого-разного, что на троих таких, как ты, хватит. Не обижайся уж. Мы, менты, для рядовых граждан – вроде татаро-монгольского ига. Оккупанты. Убить нас всех разом не получится, приходится терпеть. Уясни это себе, Сергеич, сразу легче жить станет. Проще будешь к людям относиться. Все врут. Все, кроме одной категории населения. Зато уж этой категории можно верить безоговорочно.
– Это которой?
– Стукачам, – философски заметил Владимирыч. – И чем стукач дешевле, тем лучше. Эти не врут почти никогда. Но не из чувства гражданской сознательности, а из страха.
– Так-таки и никогда, – усмехнулся Жигулов.
– Зря смеешься, между прочим. Это у тебя, коренного следака, стукачей – по пальцам на одной руке пересчитать, а у меня, бывшего опера, таких – целая картотека. Поэтому процент раскрываемости у меня втрое против твоего. Смекаешь, Сергеич? Кому, по-твоему, я сейчас звоню? Стукачу я сейчас звоню. Обыкновенному зачуханному «дятлу». И, можем поспорить, не сегодня-завтра всплывут твои «шалуны». Никуда не денутся. Они ведь тоже не в безвоздушном пространстве крутятся, стало быть, кто-то что-то когда-то слыхал про них. И наша с тобой задача, Сергеич, этого «кто-то» найти и заставить это самое «что-то» рассказать. Вот так. Жигулов слушал «наставления» коллеги вполуха. Плевать ему, если честно, было на наставления. Тем не менее краем сознания он все-таки фиксировал сказанное Владимирычем и теперь, оторвавшись от изучения бумаг, поинтересовался небрежно:
– Владимирыч, а ты всегда с таким рвением за расследование берешься или только за бабки? Тот даже перестал набирать номер, хмыкнул, покачал головой:
– Во дает. Ему же помогаешь, он же еще и недоволен.
– Так ты ведь не мне помогаешь, – отозвался с деланной ленцой Жигулов. – Ты себе помогаешь. Денежки зарабатываешь.
– А чем плохо денежки зарабатывать? – мгновенно взял на полтона выше Владимирыч. – Чем плохо-то? Или тебе денежки не нужны? Одеваться не надо, обуваться, есть, спать, наконец. А? Ты у нас бессребреник, что ли? Хотя, что это я? У тебя же семьи нет, детей нет. Так можно и на одну зарплату прожить. А у меня две дочки, между прочим, жена, и теща с нами живет. А дочки в платную гимназию ходят. Знаешь, сколько сейчас стоит это удовольствие? Ты обалдеешь, если скажу. – Не забывая о прибыльном деле, Владимирыч снова взялся за телефон. – Вот. Жене на зиму шубу и сапоги надо? Надо, чтобы не ходила, как обдергайка. Соседи чтобы пальцами не показывали, вот, мол, мент, жену одеть и то не может. Ну и пацанкам, само собой, приходится обновки справлять. За продленку платить, на карманные расходы, то да се. Знаешь, сколько денег это съедает? Ни одной зарплаты не хватит. Так? Теще на лекарства. Себе на сигареты, на пиво, на футбол.
– Какой сейчас футбол, Владимирыч? – усмехнулся Жигулов. – Зима на дворе.
– Ты просто не болельщик, Сергеич, – отчего-то обиделся Владимирыч. – Тебе легко говорить. Опять же, в театр иногда сходить, на концерт. Культурно, так сказать, отдохнуть. Да еще на отпуск хотелось бы отложить. Чтобы не экономить. А ты говоришь…
– Да я не говорю ничего, – отмахнулся Жигулов.
– Нет, говоришь! – возмутился «отступничеством» коллеги Владимирыч. – Говоришь. В том-то и дело. Выставляешь меня черт знает кем.
– Ну раз такая нужда в деньгах, шел бы в ГАИ… точнее, в ГИБДД, постовым, – то ли поддел, то ли на полном серьезе посоветовал Жигулов.
– Да я же и хотел, – ничуть не смущаясь, парировал Владимирыч. – Но ведь к ним, даже по блату, и то в очереди постоять надо. Годика полтора-два. Алло? – Он вдруг пробился через бесконечное «занято» и так обрадовался этому, словно звонил близкому родственнику в глухую сибирскую деревеньку. – Андрей Григо-орич, здравствуй, родной. Как здоровьице, драгоценный? Что-то давненько мы тебя не видели! Я уж и соскучиться успел, обеспокоиться, не случилось ли чего ненароком? Может, развязал или кто из злопыхателей старые грешки вспомнил да и подвел тебя под статью, сердешный. Веришь, нет, а вот такие глупости в голову лезли. Честно, честно. А мы, оказывается, просто закрутились, забыли. Нельзя старых друзей забывать. Некрасиво. Друзья, они ведь и сами обижаться умеют. Ну и что, что следователь? Думаешь, следователям забота о подопечных не свойственна? Жигулов посмотрел на коллегу из-под бровей. В тоне Владимирыча звучала приветливость, перемежающаяся с угрозой. Таким тоном хулиганы просят на улице закурить, желая получить отказ и быстренько набить физиономию. Он снова углубился в списки. Работа эта была на девяносто девять и девять десятых процента пустышкой. Кто же краденые автомобили будет продавать фактически по месту кражи? Ясное дело, дураков нет. Так что Жигулов был уверен: списки он читает зря. Но этим стоило заниматься даже ради одной десятой процента. Марки машин, модели, фабричный цвет, номера агрегатов и регистрационные номера, фамилии старых и новых владельцев. Господи, голова кругом. Жигулов читал и читал. Сделок по купле-продаже иномарок, аналогичных угнанным, оказалось больше трех десятков. Проверять все, устанавливать, где сейчас владелец, у кого он купил машину, пройти всю цепочку от конца к началу – работы на месяц. Тут расчет только на везение. Тем не менее Жигулов старательно пометил все красным маркером. Если Владимирычев стукач не сработает, придется ими заниматься. А куда деваться-то? Жигулов придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся выписывать адреса новых автовладельцев. Слежка, погони, перестрелки… кто их видел? Болото бумажное.
– Та-ак… – Георгий Андреевич Конякин положил докладную записку на стол, прижал ее ладонью и уставился на Тяглова тяжелым, буравящим взглядом. – И ты все это время молчал? Бухгалтер сглотнул судорожно, принялся ломать тонкие нервные пальцы.
– Георгий Андреевич, я все время пытался выяснить… и получить доказательства… Вы же понимаете, такими обвинениями просто так не бросаются…
– Ну и как? Получил?
– Видите ли… – Белое лицо главбуха пошло красными пятнами, а по лбу покатились крупные градины пота. Они заливали Тяглову глаза, однако тот не решался смахнуть их. – Я…
– Головка от патефона, – могильным голосом подытожил Конякин. – Хорош следопыт, нечего сказать. Хорош. Пока ты «дыбал» свои доказательства, меня нагрели на семьдесят штук гринов. – Он вдруг засмеялся. Неприятно засмеялся, скрипуче, натянуто. – Слушай, Степан, а может быть, мне тебя выставить за недосмотр, а? На всю сумму, плюс проценты. Как думаешь? А его, – кивок на докладную записку, – на твое место посадить. Вон как парень деньги умеет таскать. И никакая налоговая не придерется. Что скажешь?
– Я-а…
– Что «я»? Головка от… – Лицо Конякина почернело от гнева, голос снизился до страшного шепота. – Что ты сделал за эти полгода? У тебя же ни хрена нет. Доказательств нет, бабки как пи…ли, так и пи…т. Тебе даже предъявить нечего!
– Мы могли бы обратиться за помощью к вашим… мнэ-э-э… партнерам, – промямлил главбух. – Они заставили бы его признаться.
– А если он не признается? – Конякин повернулся к бару, достал бутылку водки и тонкий высокий стакан, налил половину, выпил одним глотком, выдохнул резко. – Вот возьмет и не признается. Да еще предъяву на тебя кинет. На всю сумму. С процентами, за моральный ущерб. И партнеры тебя выставят. За хлопоты. Что ты тогда запоешь?
– Как так? – Главбух побледнел еще больше.
– А вот так «так», – передразнил Конякин. – Сам же говоришь: доказательств против него нет. Что молчишь? Очко сыграло? – Он выдержал паузу и закончил абсолютно серьезно, без тени насмешки: – Значит, так, Степан Михайлович. Даю тебе две недели. К концу срока ты выложишь мне доказательства на этого дохляка, и мы будем разбираться с ним, или я всю недостачу вешаю на тебя и этим делом займутся мои, как ты выразился, партнеры. А они очень не любят, когда кто-то залезает в их огород. Очень. Все ясно?