Пэтти была калифорнийским ребенком и выросла на Тибуроне, маленьком полуострове (с чудесным видом на Алькатрас), выдававшимся в бухту Сан-Франциско. Она начала бегать еще в Стэнфорде. Тогда ей приходилось бесконечное число раз огибать розово-коричневые, в испанском стиле, домики (она бегала по утрам до школы), когда все молодые люди еще только зевали или даже спали.
Для того чтобы попасть в Стэнфорд, недостаточно быть богатым человеком. Нужно еще быть одаренным. Пэтти была хорошей студенткой, потому что обладала почти фотографической памятью. Впрочем, она была непоседа и ей недоставало умения концентрироваться на объекте изучения. Ее привлекали задачи, требовавшие быстрого решения. У Пэтти можно было справляться по всем техническим вопросам, не утруждая себя заглядыванием в справочник. Чарли так и поступал. За это он и обожал Пэтти. Ведь она никогда не допускала ошибок.
По какой-то печальной иронии судьбы у такой совершенной девушки, обладавшей железным здоровьем, родился малыш с тяжелейшим недугом — spina bifida. Эта болезнь не имела радикального лечения и требовала от тех, кто ухаживал за больным, нечеловеческого терпения. С мозгом у Стефена, к счастью, все было нормально. Более того, оказалось, что у Пэтти растет смышленный мальчуган с живым и пытливым умом. Но была в этом и оборотная сторона медали. Мальчику суждено было рано осознать свое физическое убожество и очень от этого страдать. Из-за врожденного уродства и нарушения функций спинного мозга у мальчика были деформированы конечности, что обрекало его на пожизненную беспомощность и к тому же недержание. Доктор Бэк заверил их, что есть все основания ожидать того, что Стефен благополучно достигнет зрелости и заживет полезной жизнью. Но нормальным человеком он, конечно, никогда не будет.
Чарли был просто прекрасен. Они еще больше привязались друг к другу в этой маленькой, выкрашенной в веселые светлые тона больничной палате. Чарли сказал Пэтти, что они не должны терзаться, так как не их вина была в том, что родился больной малыш. Он узнал, что с таким недугом рождаются пятнадцать младенцев на каждую тысячу здоровых.
Прижимая к груди своего ребенка, Пэтти наотрез отказалась сдавать его в дом малютки, еще до того, как Чарли начал объяснять ей все преимущества этого шага. Стефен был их сыном. У него было такое очаровательное личико, а мягкие голубые глаза смотрели на маму с таким доверием!.. Единственный дом, который должен узнать Стефен, это дом его родителей. Они его породили на свет, они его и должны вырастить. Таким, какой он есть. А забота о нем… Что ж, по крайней мере, этим они могли хоть как-то загладить ту вину, которую они все-таки в глубине души ощущали.
Прошло восемь лет со времени рождения Стефена, и Пэтти ни на шаг не отходила от своего сына, а медицинские счета лились полноводной рекой. Из-за постоянных огромных расходов на Стефена им трудно было начать копить деньги, которые помогли бы ему же. Ведь Стефен нуждался в круглосуточной опеке до конца своей жизни. Пэтти допускала возможность того — хотя это было маловероятно, — что сын может пережить ее с Чарли. Конечно, у родителей была приличная страховка за жизнь, но все же требовался особый неприкосновенный запас на тот случай, если бы вдруг Стефену потребовалась большая сумма еще при жизни Пэтти и Чарли.
Рождение Стефена сильно подорвало уверенность в себе у Пэтти, и она до сих пор окончательно не оправилась от этого. Она чувствовала, что каким-то образом — она не знала, каким точно, — но она допустила в своей жизни что-то настолько ужасное, что все обернулось для нее столь тяжким наказанием. Она чувствовала, что в чем-то виновата, хотя не знала, в чем именно. Таким образом она сама себя наказала неизвестно за что.
Слегка задыхаясь, Пэтти завернула за последний поворот и увидела Джуди, их экономку, которая въезжала уже на своей машине на их подъездную дорогу. Она как раз вовремя, так как ночная служанка уже, наверное, ушла. Спустя несколько минут Пэтти уже могла видеть их дом, в тюдоровском стиле особнячок (какие бывают при фермах) с узкими ограненными окнами и этой непомерно большой парадной дверью. До завтрака Стефена у нее как раз оставалось несколько минут, чтобы принять душ.
На гравийной подъездной дорожке она перешла на ходьбу, затем стянула с головы повязку и проверила на шее пульс. Ну вот, зарядилась на весь день. Пэтти терпеть не могла женщин, которые по безволию теряют форму, а потом по этому поводу устраивают истерики. Тридцатилетние дуры. Лично она намеревалась постоянно поддерживать себя в хорошей форме.
Пэтти не понадобится сегодня вечером новое платье для того, чтобы закрыть свою фигуру. Ей нечего было скрывать. Хотя она должна была признать, что у Сюзи фигура нисколько не хуже, чем у нее, при том, что Сюзи никогда в жизни не сделала ни одного физического упражнения. Сучка! У Сюзи сегодня вечером, разумеется, будет новое платье, у Сюзи всегда были новые наряды. Она тратила время и деньги исключительно на свою персону. Вот Пэтти, например, просто не смогла бы целый день провести у парикмахера, маникюрши, массажиста, у врача в кабинете загорания… Но что возьмешь с Сюзи, если она поддержание собственной элегантной внешности сделала своей профессией.
Пэтти резко остановилась, наткнувшись на неприятную мысль. Нет, Чарли никогда не посмотрит на другую женщину. Но, может быть, ей все-таки надо будет за завтраком выпить чашечку кофе. Разумеется, без сахара и без сливок…
2
— Очень сожалею, мистер Дуглас, но миссис Дуглас на совещании, — прозвучал в телефонной трубке металлический голос секретаря.
— Ну, может быть, вы сможете на цыпочках пробраться к ней в кабинет и переспросить: так ли уж я нужен сегодня на вечере? У меня немного изменились планы…
— Очень сожалею, но я не могу прерывать совещание.
А по поводу сегодняшнего вечера… Это же ведь день рождения мистера Грэхема, мистер Дуглас. И я полагаю, что… Родди вздохнул.