Андрей Щупов
Мы из спецназа. Дикие
«…Если я все еще мечтаю превратить мир в счастливый сад, то теперь-то я точно знаю, что это из любви не столько к людям, сколько к садам».
ПРОЛОГ
Больше других обрадовался неожиданной свободе Левша. Он давно уже подзуживал приятелей на захват села, - очень уж надоело ночевать в шалашах и кормить слепней с комарами. Шнурок, Мох, Убогий и прочие послушники были, разумеется, за, однако лишнюю инициативу проявлять не решались. Атаман наезжал в лесной лагерь не столь уж часто, но дисциплину успел навести железную. Левша сам был свидетелем того, как около месяца назад вожак лесной братии преспокойно распял Кухаря на кресте. И все тлько за то, что тот осмелился на самоволку в город. Всего-то и погулял мужичок по барам лишних несколько часов, а стукачи все равно нашлись, доложили Леснику или тому же Финну, тем самым подписав собрату смертный приговор. Если прежних нарушителей в банде казнили без особых фантазий (чаще всего - либо ломали шеи, либо пристреливали), то с Кухарем обошлись более изощренно: бедолаге заткнули кляпом рот и распяли на огромном кресте. При этом крови приговоренному намеренно не пускали, прибегнув к обыкновенным веревкам, что даже в античные времена считалось пыткой более изуверской. Кто знает, возможно, Атаман просто хотел проверить, врут или не врут историки, утверждая, что прибивать приговоренного к кресту гвоздями более гуманно, нежели привязывать путами. Как бы то ни было, но историки действительно не врали. Прежде чем испустить дух, бедолага промучился на солнцепеке более трех суток. Но даже после того, как Кухарь умер, в назидании всем прочим его не снимали с креста еще пару дней. И только когда трупный запах стал совершенно невыносимым, распухшего и почерневшего мертвеца разрешили отвязать и оттащить в гнилой овраг.
Но сегодня было иное дело, - сегодня на вылазку было дано добро сверху. Во всяком случае, просьбу братвы Атаман встретил с пониманием, и Левша двигался впереди всех, на ходу даже чуть подпрыгивая и приплясывая. За километр было видно, что паренек не набегался и не наигрался. Так оно, собственно, и было. В свои девятнадцать лет Левша успел повидать всего два города: Екатеринбург и Тобольск. Под Тобольском в чине лагерного придурка он отсидел один год за хулиганство, в Екатеринбурге же пьянствовал и воровал, празднуя неожиданную амнистию. Пил он, надо сказать, крепко - пару раз даже видел зеленых чертей и осьминогов. Ну, а как в конце концов очутился в лесу - абсолютно не помнил. Должно быть, привезли, как прочее отребье, - в бессознательном состоянии. Банду тренировали кровью, и кровь никому не нужных алкашей подходила Атаману, как ничто другое. На бомжах отрабатывали смертельные удары, закаляли дух послушников, попутно науськивали на них и сторожевых псов. Некоторых, как того же Левшу, оставляли в живых на «перевоспитание», других неделями выдерживали в специально вырытых ямах, систематическими побоями внушая страх и уважение, всех прочих убивали, зарывая позднее в братских могилах. Впрочем, находились и такие, что заявлялись в лес добровольно. К примеру, того же Шнурка, дезертировавшего из армии, обнаружил на окраине города Лесник. Другой бы мимо прошел, а Лесник даром, что был из охотников - логово беглеца вычислил в момент. Пугать не стал, решил поработать лаской. Подманил краюхой хлеба, угостил табачком и только после этого предложил вступить в банду. Шнурок к тому времени вконец одичал, шарахался от каждого столба, дважды травился лесными грибами, а потому с радостью согласился. Оно и понятно, сдаваться властям ему не было никакого резону. Из армии он слинял, прихватив с собой автомат Калашникова, а перед побегом пристрелил ротного старшину - своего главного врага. Выпустил в обидчика почти целый магазин, - не труп в части оставил, а голимое решето. Подогревшись водочкой из каптерки, хотел и прапора с парой «дедушек» замочить, но не успел. К тому времени в части подняли тревогу, и пришлось срочно бежать. Шнурок хоть и тощим был, а бегать умел. На гражданке даже первый разряд имел по средним дистанциям. Так что от погони оторвался легко. Возможно, армия мало чем отличается от зоны, но бежать из нее все-таки легче.
Словом, момента своего мужички-лесовички дождались. Дав разрешение на захват поселения, Атаман слинял в город, и отныне присматривать за братками стало совершенно некому. Конечно, при случае Лесник с Финном тоже могли приструнить и наказать, но им по большому счету было плевать и на самих братков, и на местных жителей. Таким образом, был объявлен самый настоящий беспредел. Можно было вытворять все, что душе угодно, а душе этих пигмеев было угодно многое. Они могли миловать, а могли и карать, могли даже сжигать живьем, благо такое у них тоже практиковалось. Для пущей бодрости Лесник распорядился выдать всем лишнюю порцию айрака - кобыльего перебродившего молока, и крепкое пойло также давало себя знать. Водки с чифирем Атаман не поощрял, однако на айрак глядел сквозь пальцы. Потому и приплясывал Левша от возбуждения, - едкая кровь пьянила сознание, вскипала пузырьками в артериях. По всему выходило, что именно сегодня он станет наконец-то мужчиной.
Уже на околице малорослый Левша с воплем натянул на голову старую немецкую каску (чего не разрешал ему в лагере Атаман) и сходу от бедра послал пулю в сидящего на заборе петуха. Эхо пошло гулять по лесу, пугая белок и сорок. Петух от пули увернулся, зато на отдалении беспокойно забрехали собаки. Собственно, с этого шального выстрела и началась оккупация села, хотя селом эту крохотную деревеньку называть не стоило. В реалиях деревушка тянула всего лишь на крохотный, давно заброшенный полустанок. Она и возникла-то в этих местах по прихоти судьбы. Именно здесь когда-то решили прокладывать дорогу к далекому фронту. Эвакуировавшееся на Урал начальство рассудило, что обустроить кратчайшее расстояние меж двух точек окажется им вполне по плечу. А потому, не мудрствуя лукаво, стратеги от партии большевиков прочертили на карте строгую линию, дав указание на начало строительства. Увы, при всей своей власти кое-чего они не учли. Дорогу тюремный люд им, конечно, построил, но очень скоро выяснилось, что древние паровозы просто не в состоянии справляться с крутым уклоном, который задавала встречная гора Волчья. И бесполезно было расстреливать путейцев с машинистами, - повлиять на мощь паровозных топок они, конечно же, не могли. Пришлось срочно браться за карандаши и циркули, изгибая дорогу дугой - вкруг непокорной возвышенности. Получилась этакая петля, напоминающая изящный облучок диаметром в два-три километра. В честь нее и назвали маленький, появившийся близ железной дороги полустанок. Чуть позже к полустанку приклеилось несколько десятков дворов, а вдоль огородов протянулись плетни и пасеки. Несколько десятилетий Облучок служил людям верой и правдой, но после того, как железнодорожную ветвь перенесли на Шалинское направление, а стоящую на пути гору Волчью просверлили добротным тоннелем, станция оказалась ненужной. Про нее постепенно забывали, и очень скоро количество дворов в Облучке сократилось чуть ли не втрое. Большая часть жителей покинула деревушку, опустевшие дома потихоньку ветшали, разбирались на доски и бревна. Рыжие от ржавчины рельсы по-прежнему опоясывали крохотную деревеньку, однако судьба ее была решена. Да и что там какой-то полустанок, когда вокруг рушилась мощнейшая из империй, когда исчезали города и целые республики, когда целыми эшелонами люди, как в давние революционные времена, мигрировали на запад. Разумеется, такой мелочью, как Облучок, не интересовались ни в Москве, ни в области…
Сначала членам банды повстречались женщины. На растянутых поперек двора веревках они развешивали выстиранное белье, полоскали в чумазых корытах какие-то тряпки. С ними бандиты церемониться не стали, - подталкивая прикладами, скоренько загнали в ближайший сарай и заперли на щеколду. Самое приятное, что обошлось без криков и визга. Что такое человек с ружьем - в век массового телевещания прекрасно знали даже в этом захолустье. Рванувшему в сторону леса колченогому подростку повезло чуть меньше. В него разом шмальнули из двух стволов, и, коротко вскрикнув, паренек повалился в траву. К нему даже не стали подходить, - уже в лежащего вколотили еще с пяток пуль и на том успокоились. Мужики - да еще колченогие - бандитам были не нужны. Другое дело - бабы. А потому светловолосой молодайке, обнаруженной под ветхоньким навесом, обрадовались значительно больше. Наградив девушку парой затрещин, также загнали в сарай. По пути малость помяли, полапав за грудки и ягодицы.