— О, господин Дюран! Какая неожиданность! Мы даже не думали… — с ходу защебетала Моник, кокетливо хлопая ресницами и улыбаясь своей самой милой улыбкой.
— Вам это не обязательно, да и, честно признаться, я тоже не думал, — с улыбкой произнес Эдмон, слегка склоняя голову в знак приветствия, и Ида усмехнулась, услышав знакомую иронию. — Если бы не ваш милый питомец, то я бы сейчас с вами не разговаривал.
— Шени? Он, что, набросился на вас? — испуганно воскликнула Моник, которая едва не упала в обморок от одной только мысли о том, что с Дюраном могло что-то случиться, и заметив наконец разорванный и окровавленный левый рукав.
— Могу заверить вас, что я в полном порядке. Но ваша сестра была очень настойчива в своём желании помочь мне. Отказаться было бы невежливо, — Эдмон, продолжая улыбаться, взглянул на Иду, и что-то в этом взгляде не понравилось Жюли. Что-то такое промелькнуло в его глазах, в его улыбке, быстро, почти неуловимо, но она успела это заметить. Что-то хищное и вместе с тем искренне заинтересованное. Будь каждое из этих чувств выражено сильнее, Жюли, возможно, могла бы назвать это смесью ненависти и любви, но здесь было что-то другое. Ида, к счастью, не увидела этот обращенный к ней взгляд, так как её мысли были заняты куда более важной проблемой: нужно было немедленно избавиться от общества сестёр.
***
Распахнув тяжелые бархатные портьеры, которые висели на окнах кабинета, Ида оглядела озаренную неярким зимним солнцем комнату, в которой, как всегда, царил идеальный порядок.
— Вы уверены, что не стоит позвать врача? — настороженно спросил Дюран, тоже оглядывая кабинет и останавливая свой взгляд на портрете молодой женщины, который висел в проеме между окнами.
— Вы не первый, на кого бросился Шени, — негромко ответила Ида, указывая гостю на кресло возле камина. — Давайте, я посмотрю, что с вашей рукой.
Эдмон осторожно закатал рукав рубашки, насквозь пропитанный кровью, и, слабо улыбнувшись, спросил:
— Надеюсь, вы не падаете в обморок при виде крови, как все женщины.
— Мне не положено быть такой, как все женщины, — уклончиво ответила средняя виконтесса Воле, протирая руку своего «пациента» мокрым полотенцем, которое мгновенно стало кроваво-красным. Эдмон еле заметно поморщился и, чтобы не думать о не сильной, но неприятной боли, спросил:
— Почему же?
— Если я буду такой же, как большинство женщин, то очень скоро окажусь на улице, — девушка медленно прополоскала полотенце в глубокой миске, вода в которой тоже окрасилась в цвет крови. Ещё раз промокнув глубокие царапины на руке Эдмона, она задумчиво добавила:
— У них, как правило, есть человек, который думает за них. У меня же не просто нет такого человека, мне самой пришлось им стать для некоторых людей.
— Сомневаюсь, что вас так воспитали с самого начала, — снова поморщился Эдмон и, подняв глаза, в упор посмотрел на Иду.
— Вы тоже считаете, что женщина должна быть украшением, а не человеком? — брови средней виконтессы дёрнулись, и её лицо приобрело выражение некоторого гневного презрения. — Почему вам, мужчинам, настолько нравится чувствовать свое превосходство над глупыми и легкомысленными женщинами, что вы стараетесь сделать такими всех? Это ведь все равно, что утверждаться за счёт ребенка. Одинаково унизительно, на мой взгляд.
Несколько секунд Дюран, не ожидавший столь решительного отпора, молчал, а Ида продолжала гневно смотреть на него, хмуря тонкие, острые брови.
— Не знал, что вы столь яростно разделяете взгляды Мари Гуз*, — наконец, с усилием улыбаясь, произнес герцог, желавший хоть как-то вернуть разговор в более мирное русло.
— Я не претендую на равные с мужчинами права, увольте, — всплеснула руками Ида, и, отложив полотенце, потянулась за бинтами. — Если женщинам дать равные права, то они и женщинами перестанут быть. Я лишь хочу, чтобы за нами признавали наличие ума и возможность им иногда пользоваться.
— Весьма интересный подход к этому вопросу, — покачал головой Эдмон. — Не объясните ли подробнее?
— Я имела ввиду, что женщина вполне может иметь свой взгляд на какие-то вещи и происходящие события, и этот взгляд не обязательно должен быть таким же, как у её мужа, брата, отца. Мне кажется, что есть некоторые стороны жизни, в которых женщина осведомлена несколько больше, чем мужчина. И в таких вопросах мужчина должен полагаться на женщину точно так же, как женщина должна полагаться на мужчину в тех вопросах, в каких ей и не положено разбираться, — уже спокойнее пояснила Ида, аккуратно перевязывая руку Дюрана, который продолжал внимательно смотреть на неё. Да, он в жизни не встречал подобной женщины. Конечно, среди его прежних знакомых и были особы, которые требовали для себя прав, но они делали это в каком-то порыве, не осознавая до конца, чего и зачем они добиваются, что станет с ними, когда их требования будут исполнены, как изменится их жизнь, и стоит ли её вообще менять. Взгляды же виконтессы Воле говорили о том, что она пришла к ним путём долгих, и, возможно, в чём-то мучительных рассуждений, а не просто потому, что они были модными.
— Ваши рассуждения впечатляют, виконтесса Воле, — тихо сказал он, наблюдая за тем, как Ида заканчивает перевязку. Сейчас, когда в порыве чувств она высказала свои взгляды плохо знакомому человеку, она чувствовала лишь смущение и лёгкий стыд. Ей не следовало поддаваться на подобную провокацию и говорить о том, что она на самом деле думает. А по непроницаемому лицу герцога было трудно сказать, как он отнесся к её откровениям.
— Возможно, они не были бы таковыми, если бы моя мать прожила на этом свете чуть дольше, — чуть слышно ответила она, откладывая в сторону бинт и поднимаясь. — Её смерть заставила меня заняться всеми семейными делами, от отца тогда уже было мало толку. Мне было не на кого положиться, и это изменило меня не в лучшую сторону.
Она уже собиралась отойти к столу, как вдруг Эдмон удержал её за запястье здоровой рукой и с сочувствием взглянул на неё. Освободить руку она даже не пыталась: ей было приятно, что он просто вот так держит её за руку, пусть даже лишь с сочувствием.
— Когда-нибудь, виконтесса, я расскажу вам грустную историю о том, как мой отец обвинил меня в убийстве и как это сказалось на моей жизни, — наконец произнес Дюран, выпуская её запястье, которое сжимал уже неприлично долго. Эти слова прозвучали как-то наигранно воодушевленно, и Ида не могла не заметить скрывающуюся за ними горечь. Что ж, видимо, и в его жизни было место драме.
***
Было уже далеко за полночь. Моник каталась по кровати, изо всех сил пытаясь уснуть. Уже несколько дней у неё из головы не выходил этот случай с Шени. Жюли не придавала большого значения, но Моник это казалось странным. Десяток акров леса — достаточно много для того, чтобы два человека, один из которых живет в соседнем поместье и не имеет никакого отношения к этому лесу, случайно там встретились. Конечно, маловероятно, что они встречались там специально. Но Ида в последнее время очень много и очень долго гуляет по утрам. А Дюран… Здесь младшей Воле приходилось признать, что он мог случайно зайти на территорию «Виллы Роз», особенно, если учесть, что граница проходит по ручью, который зимой превращается просто в неглубокий широкий овраг.
Иногда Моник даже жалела, что на месте Иды не оказалась она. Ведь тогда бы она, можно сказать, была обязана Дюрану жизнью. Иду, правда, это нисколько не заботило. Она, видимо, считала, что все соседи обязаны спасать ей жизнь. К тому же, её сестра так спокойно и даже мило разговаривала со своим соседом, что коварный план Моник грозил завершиться провалом.
Ах, если бы ей только удалось привлечь его. Это ведь действительно бы опустило Иду с небес на землю и заставило бы понять, что не всё можно решить милым лицом и низкими вырезами бальных платьев. Подобные пошлые приёмы нужно оставить для привлечения тех, кому важна лишь внешняя оболочка. Герцог казался менее поверхностным человеком, и если это действительно так, то он очень скоро поймёт, что Ида ничего из себя не представляет. Моник в очередной раз повернулась на бок и закрыла глаза.