— Конечно, — презрительно хмыкнула женщина, — Наверняка такая же содержанка, как и её сестра.
Однако, грозный взгляд врача, который сопровождал виконтессу Воле в этом мрачном царстве, заставил их замолчать и почтительно опустить головы.
— Госпожа виконтесса, прошу вас, — почтительно обратился он к Иде, открывая дверь палаты. Средняя Воле решительно шагнула за порог и оказалась в маленькой коморке, которая была такой же ужасной, как и вся больница. Маленькое окно почти не пропускало света и создавало ощущение тюремной камеры. На кровати, стоявшей возле одной из стен, на серых застиранных и неаккуратно заштопанных простынях лежало бледное существо, которое очевидно было Моник. Её спутанные волосы разметались по подушке, худые белые руки лежали по верх одеяла, взгляд устремлен в потолок. Она даже не повернула голову, когда вошла её сестра и врач закрыл за ней дверь.
Ида молчала — она не собиралась начинать разговор. Несколько минут стояла раздражающая и гнетущая тишина и, наконец, Моник, облизав пересохшие бледные губы, произнесла:
— Я удивлена, что ты приехала.
Ида цинично усмехнулась. Её сестра сейчас пыталась держать свою роль, хотя никакой нужды в этом уже не было.
— Я не могла упустить случая увидеть тебя в столь жалком состоянии и на таком дне, — ответила она, подходя поближе к кровати.
— А ты не изменилась, — Моник повернула к сестре голову и посмотрела на нее, — Все такая же циничная, как была. Думаешь, что сделав гордый вид, будешь выглядеть достойно? Нет. По крайней мере не сейчас.
— Ты попросила меня приехать для этого? — Ида подняла бровь и Моник подумала, что она сделала это точь-в-точь как Дюран, — Я преодолела две сотни миль, чтобы послушать проповедь от грешника?
— В этой ситуации тебе не идет твой обычный беспечный тон, — в полумраке слабая улыбка Моник выглядела демонической, — Ты остаешься в полнейшем одиночестве, с ребенком, который будет для тебя, как камень для утопленника.
— Я люблю одиночество, Моник, — холодно ответила Ида, — У одиночества лишь один недостаток, но его стоит терпеть, ради всех достоинств. И что за сравнение? Этот ребенок станет, возможно, единственным наследником нашей семьи.
Но Моник, не собиралась отвечать на вопрос Иды. У нее уже был наготове свой. Она столько времени провела, глядя в потолок этой «тюремной камеры», что у обеих Моник было более чем достаточно времени, что бы придумать коварные вопросы для своей сестры.
— И Дюрана ты тоже терпела, потому что видела в нем парочку достоинств? Или ты любила его за тысячу недостатков? — язвительно пошептала она, снова переводя взгляд на потолок.
— Я не задавала себе вопроса, почему я люблю. К тому же ты сама его любила, Моник, — средняя Воле гордо вскинула голову, — Хотя скорее всего не его самого, а его деньги и внешнюю оболочку. Но Эдмон для тебя слишком хорош.
— Зато наверное, он идеально подходит тебе, — прошипела Моник, сверкнув глазами.
— Я не говорила этого, — покачала головой Ида, — Я не смогла удержать его возле себя, и это уже говорит о многом.
— Знаешь, гусеницы превращаются в бабочек, — продолжала зло шептать Моник, пропуская мимо ушей последнюю фразу сестры.
— Не в твоем случае, дорогая сестра, — язвительно протянула средняя виконтесса.
— А разве я сказала хоть слово о красоте? — мрачно улыбнулась Моник и снова уставилась в потолок, и, несколько секунд поизучав трещины в штукатурке, закрыла глаза. Давящая тишина вновь поглотила помещение. Ида нетерпеливо переступила с ноги на ногу: стоять было немного тяжеловато, а этот очередной спектакль Моник не представлял из себя ничего интересного. Наконец, младшая Воле открыла глаза и посмотрела на сестру.
— Почему? — внезапно начала Моник, — Сейчас мы с тобой в одинаковом положении, но почему тебе, как обычно лучше?
В её голосе звучала какая-то непонятная боль, которую Ида скорее почувствовала, чем услышала.
— Даже сейчас я валяюсь в этой ужасной дыре, а ты сидишь в уютной гостиной и пьешь чай, — продолжала младшая Воле, — От тебя все отвернулись, а обо мне просто забыли. Чем я хуже тебя Ида?
— Ну во-первых: я не убийца, — спокойно произнесла Ида, — А во-вторых: в глазах других я, далекая от идеала, пошла на грех ради благополучия, а ты, ангел во плоти, пошла на грех ради греха. Меня не считали образцом, а значит ожидали чего-то подобного, а ты так рьяно боролась за то, чтобы тебя считали эталоном… Расплачивайся за это, дорогая Моник.
— Не называй меня так! — слабо воскликнула Моник, умоляюще сдвинув брови. На губах Иды мелькнула злая ухмылка.
— Он тебя так называл? — поинтересовалась она, продолжая улыбаться, — Что ж, это в его стиле.
— Ты приехала, чтобы поиздеваться надо мной? — чуть не плача произнесла младшая Воле.
— Я приехала, потому что ты просила меня приехать, — равнодушно ответила Ида, — Ты хотела сказать мне что-то важное.
— Я хотела попросить у тебя прощения, — негромко прошептала Моник и в следующий миг глаза Иды зажглись звериным огнем ненависти.
— Попросить прощения? После всего того, что ты сделала? — она пыталась держать себя в руках, но голос дрожал и срывался, — Ты думаешь, что я прощу тебя и заберу себе твоего ребенка? Нет, мне хватит одного камня на шее, чтобы утонуть, как ты выразилась. А твоему ребенку будет лучше, если он умрет вместе с тобой в первый же день после своего рождения. Кого ты сможешь воспитать?
— Так возьми его, если я такая ужасная мать! — в отчаянье воскликнула Моник, с усилием приподнимаясь на локте и хватая Иду за руку.
— Нет! — резко выкрикнула Ида, выдергивая своё запястье из пальцев сестры, — Ты сказала, что каждый сам должен расплачиваться за свои ошибки. Так расплачивайся! И пусть каждый мне скажет, что я поступаю как последняя тварь, но я никогда не возьму твоего ребенка.
— Но ведь он ни в чем не виноват! — по щекам младшей Воле ручьями текли слезы.
— Я тоже была ни в чем не виновата, Моник! — зло продолжала Ида, в упор глядя на сестру змеиным взглядом, — В чем была моя вина? В том, что я дала вам возможность жить лучше, чем мы жили после смерти отца? Я пожертвовала своей честью ради нашего благополучия, а на что ты променяла свою? Теперь нам обоим пришло время платить по счетам. Просто я была готова к тому, что это случится, а ты нет.
— Но если я умру…— продолжая рыдать, прошептала Моник, глядя на Иду большими мутными глазами.
— Так умирай! Это лучшее, что ты можешь сделать, — холодно бросила Ида, направляясь к двери, — Я слишком ненавижу тебя, чтобы любить твоего ребенка.
— Но ведь он не только мой, — Моник была в таком бессильном отчаянии, что говорила все тише и тише.
— Так пиши Клоду. У него доброе сердце и может быть будет желание возиться со своим племянником. Но я никогда не смогу тебя простить. Я старалась сделать твою жизнь нормальной, но ты отплатила мне фактически предательством. Что ж, тебе не ведомо чувство долга. Мне тоже. Надеюсь, это была наша последняя встреча, — проговорив последние слова, Ида коротко кивнула и вышла из палаты, хлопнув дверью.
— Ты ещё пожалеешь, Ида! Если я не умру здесь, ты пожалеешь, — крикнула её вслед Моник, с усилием поднимаясь на кровати. Это проклятие настигло Иду уже в коридоре. Устало покачав головой и театрально закатив глаза, она быстрым шагом направилась по темному, больше похожему на тоннель катакомб, коридору. Ей хотелось как можно быстрее покинуть это ужасное место. Врач, все это время поджидавший её у двери, кинулся следом.
— Госпожа виконтесса, может быть вы будите так любезны… — начал было он, но Ида прервала его решительным и непоколебимимым возгласом:
— Нет!
— Но мы не можем ручаться за жизнь вашей сестры и её ребенка, — продолжал врач, все ещё не теряя надежду получить от этой богато одетой женщины хоть полсотни.
— Пусть умирают, — холоднокровно заявила Ида, — Так и быть я возьму на себя расходы связанные с похоронами.
— Неужели вам не хочется, что бы ваша сестра поправилась? — врач обежал вокруг Иды, учтиво открывая перед ней дверь.