— Понимаю.
— Но если вы сможете убедить Иду вернуться, я буду безмерно благодарен вам, — продолжил Клод, стараясь изобразить на губах улыбку, которая выходила усталой и вымученной. — Мне так и не удалось этого сделать, но я был бы спокоен за неё, будь она рядом.
— Я употреблю для этого все свое ораторское мастерство, будьте уверены, — склонил голову Антуан. — А пока начинайте готовиться к предстоящей свадьбе. Это, поверьте мне, отнимает много сил и времени.
— Непременно, — улыбнулся Клод, протягивая Антуану руку для прощания. — Благодарю вас за то, что вы столь великодушно встали на нашу с Жозефиной сторону и поверили в искренность и серьезность наших чувств.
— Жозефина отдала вам мое кольцо, — улыбнулся Антуан, пожимая протянутую ему руку Клода. Клод еле заметно вздрогнул и, мгновенно разорвав рукопожатие, быстрым движение снял перстень, который он все это время, как и положено, носил на безымянном пальце.
— Оно ваше, — сказал он, кладя кольцо на край стола. — Вы в праве забрать его.
Антуан отрывисто покачал головой.
— Нет. Пусть оно останется у вас, как знак и залог моего уважения и расположения, — сказал он. Маркиз де Лондор принимал решения быстро и не имел привычки менять их.
***
В Марсель Антуан де Лондор отправился на следующий же день, как только рассвело, даже не попрощавшись с родными, к которым только-только вернулся, и для дальнего путешествия выбрал способ тот же самый, что избрал и Дюран: поездка верхом. До Марселя он рассчитывал добраться быстро, меняя лошадей так часто, как только будет возможно. Обратный путь, в сопровождении жены и дочери, он надеялся проделать в темпе куда более спокойном и размеренном. Он провел долгие восемь месяцев русском плену, раненный и забытый всеми, не знающий толком, что творится на его родине, мечтая о возвращении домой, не для того, чтобы медлить теперь, когда его мечта о тихом семейном спокойствии была столь близка.
========== Глава 70 ==========
Он был в дороге уже почти неделю, изредка останавливаясь в облезлых придорожных трактирах, где на него смотрели во все глаза, как на диковинную вещицу, и в не менее жалких гостиницах в маленьких городках. Тщетно он пытался найти хоть легкий след Иды, хоть какое-нибудь свидетельство того, что она была здесь. Все было напрасно, она растворилась в воздухе словно дым, как будто была лишь плодом его воображения. Вот и сейчас он въехал в один из таких далеких провинциальных городов, где жалкость всего существования бросалась в глаза более чем где либо. В самом начале главной улицы был трактир и гостиница, довольно приличного вида здания, выделяющиеся из общей нищеты. Эдмон лениво дернул поводья, и конь свернул с дороги и послушно побрел к коновязи. Слуга, дежуривший у дверей, увидев хорошо одетого человека, тут же вытянулся и суетливо подбежал.
Эдмон слез с коня и, кинув поводья слуге, вошел внутрь, толкнув не очень крепкую дверь. За стойкой его встретил лично хозяин. Эдмон несколько рассеянно распорядился насчет обеда для себя и насчет Агата, и, заплатив вперед, вышел на улицу и пошел прочь от трактира. Ему вдруг внезапно захотелось осмотреть город, который до боли напоминал, тот, что был сейчас за много миль, на берегу Марны, хотя и был лишь жалкой на него пародией. Он бесцельно прошел по главной улице, разбитой телегами и лошадьми, прошел мимо замызганных лавочек и сам поразился тому, как раздражал его этот обветшалый город и малочисленные жители, попадавшиеся на его пути. Каждый из них с интересом смотрел на приезжего незнакомца, одетого слишком хорошо для этой дыры и державшегося с невиданным здесь доселе достоинством.
Дюран прошел по главной улице до старого кладбища, такого же обветшалого, как и город. За кладбищем, чуть вдалеке стояла старая церковь, небольшая, но способная вместить больше прихожан, чем было в городке. Эдмон бесцельно побрел между могил, читая имена, даты смерти и эпитафии. Внимание его привлекла одинокая могила в самом дальнем углу кладбища. Это была старинная каменная плита, треснувшая и заросшая мхом. Согласно надписи здесь покоилась некая Эмма Бижу, умершая с полвека назад, и бывшая видимо отвергнутой обществом. Эдмон невольно вздрогнул, представив, как однажды какой-нибудь столичный повеса остановиться на кладбище такого же обветшалого городка и, посмотрев на могильный камень, прочтет имя Ида де Воле и слова о том, что она «навсегда в сердцах наших, невзирая на свое падение» и усмехнется глупости неизвестной женщины. Постояв ещё немного над могилой, Дюран снова побрел по тропинке и остановился, лишь взойдя на истертые ступени часовни. Перед ним была двустворчатая дверь с массивными металлическими ручками. Никаких излишеств, лишь дерево и железо.
Повинуясь неясному желанию, Эдмон с усилием толкнул дверь церкви и она открылась. Внутри не было никого, ни прихожан, ни священника. Эдмон прошел по проходу между простыми темными скамьями, оглядывая невысокий свод из серого камня. Мягкий свет лился сквозь узкие окна с незатейливыми витражами, которые представляли собой просто разноцветные квадраты. Над скромным алтарем помещалось круглое окно-роза с изображением двенадцати апостолов в лучах и Мадонны с младенцем в центре. Эдмон остановился и сев на скамью, оперся локтями на спинку следующего ряда и посмотрел на алтарь, откуда на него взирал с креста Христос. Свет лился сквозь витражи, и в его лучах можно было различить танцующие пылинки. Тишина была настолько глухой, что сойти с ума и услышать голос Бога в ней казалось обычным делом. Эдмон сцепил пальцы и, закрыв глаза, прижался лбом к рукам.
— Господи, я грешен, — прошептал он, — но я не знаю, к кому мне ещё обратиться. Прости, что я забыл тебя и много лет отвергал. Впрочем, мне не нужно прощение, даруй его тем, кто ни в чем перед тобой не виновен.
Он замолчал, ожидая чувства облегчения, но оно не наступило. Дюран опустил руки и вскинул голову на распятие.
— Зачем ты дал мне жизнь, Господи, если я никому не принес счастья? Почему ты отвернулся от меня, стоило мне только появиться на свет? Почему ты отвернулся от Иды, когда я полюбил её? Я готов принять любую кару, лишь вознагради за страдания тех, кто страдал по моей вине! — воскликнул Эдмон, но чувство облегчения все равно не приходило. В бессильном порыве отчаяния он уронил голову на руки и замер.
— Ты отчаялся, сын мой? — раздался где-то сверху приглушенный голос и Эдмон, вздрогнув от неожиданности, поднял голову. Над ним, сцепив спереди руки, стоял человек лет тридцати и смотрел сверху вниз.
— Молись, и будешь услышан. Бог милосерден и не оставляет просящих, как бы грешны они не были, особенно, когда они просят не за себя, — продолжил священник.
— Я очень грешен, святой отец, — прошептал Эдмон, — Нет заповеди, которую я не нарушил бы и смертного греха, который бы не совершил.
— Но ты каешься, — ответил священник, присаживаясь рядом.
— Лишь в одном, — покачал головой Эдмон.
— В чем же, сын мой?
— Я разрушил жизнь и репутацию девушки, которая была очень дорога мне, — медленно проговорил Дюран, глядя прямо перед собой. — Вместо того, чтобы сделать её своей женой, я сделал её своей любовницей. В этом я раскаиваюсь. Она любила меня, а я не мог это разглядеть.
— Но ведь и твое сердце истерзано отчаяньем, раз ты пришел в храм, разуверившись в Боге, — сказал священник и с легкой улыбкой добавил, — Прости, что стал невольным свидетелем твоих молитв.
— Мои терзания не стоят ничего, по сравнению с тем, что должна была перенести она, святой отец, — покачал головой Эдмон, — Я боюсь даже представить, сколько слез пролила она по моей вине.
— Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Господь простит тебя, сын мой, как только ты сам себя простишь, ибо он в твоем сердце и твоем разуме. Прости себя сам, и тогда эта женщина тоже найдет в себе силы простить тебя, — сказал священник, поднимаясь, — Вера убережет тебя от зла, сын мой.
— От меня самого? — спросил Эдмон, подняв на священника насмешливый взгляд.
— Твоя душа не до конца окостенела, раз в ней нашлось место любви и вере, с которой ты пришел сюда. Ты лучше, чем думаешь о себе сам, раз раскаялся в содеянном. Пусть ты покаялся лишь в одном грехе, но зато искренне. В рай попадают не те, кто каются во всех грехах, а те, кто каются в грехах искренне. В чем толк от покаяния, если оно не идет от сердца, а идет от страха перед карой Божьей? Бога не нужно бояться, сын мой, ибо он любит нас всех, потому как мы его творения. Бога нужно любить, потому как вера без любви делает человека слепым фанатиком.