— Да. Меня посвятили в подробности.
— И ты лежишь здесь, с моей рукой на твоей шее, и просишь меня не причинять вреда твоим телохранителям.
Он говорит это так, словно мое здравомыслие находится под вопросом.
— Я знаю, это, может быть, немного неортодоксально.
— Нет, — решительно отвечает он.
— Пожалуйста?
Он рычит: — Что, черт возьми, с тобой не так?
— Не нужно раздражаться.
— Вспыльчивый?
— Я просто говорю. Тебе не нужно так сильно злиться из-за этого.
Он снова в ярости смотрит на меня, стискивая челюсти и, вероятно, прикидывая, сколько потребуется давления, чтобы сломать хрупкие птичьи косточки у меня на шее.
Прежде чем он это сделает, я говорю: — Я также хочу поблагодарить тебя за розу, которую ты мне оставил. Это было действительно мило. Никогда раньше мужчина не приносил мне цветов. Я знаю, что это была только одна, и еще ты тогда подумал, что я невольная проститутка, но все же. Это было заботливо. Так что спасибо тебе.
Он смотрит на меня с выражением, средним между замешательством и изумлением, со здоровой долей отвращения.
— Наверное, сейчас самое время напомнить тебе, что я все тот же человек, ради которого ты оставил розу. Так что, если бы ты убил меня, ты убил бы и ее тоже. Просто мысль.
— Ты принимаешь наркотики?
— На данный момент нет. А что, у тебя они есть?
— С тобой что-то не так. У тебя проблемы с головой. Верно?
Это заставляет меня смеяться. — О, конечно. У меня не все в порядке с головой. По крайней мере, так говорит мне мой отец. Но он очень чопорный, у него нулевое воображение, поэтому его мнение на самом деле не считается. Не то чтобы он ошибался, потому что это не так, но нормальные люди не должны судить креативщиков. Они просто понятия не имеют, как мы устроены. Почему ты так на меня смотришь?
— Я никогда раньше не разговаривал с сумасшедшим человеком.
— Очень смешно.
— Это была не шутка.
— Ой.
Мы молча смотрим друг на друга. Он враждебно, я с надеждой.
Он все еще не убил меня, так что дела идут на лад.
— Малек?
— Что. Он произносит это категорично.
— Спасибо, что не убили меня.
Он решительно говорит: — Не благодари меня пока.
— Ты все еще решаешь?
— Если только для того, чтобы заставить тебя заткнуться, да.
— В таком случае ... Я складываю губы в "трубочку".
Он наблюдает за происходящим с возмущением, изумлением и абсолютным неверием.
— На самом деле, прежде чем я заткнусь, я также хочу сказать, что было действительно мило, что ты пытался спасти меня от работы проституткой. Я имею в виду, какой джентльмен! Джентльмен-убийца, который раздает незнакомцам большие пачки наличных в туалетах. Ты настоящая загадка, мистер Призрак. Или это просто Призрак? Я никогда не была уверена, как работает прозвище, разве что между мной и моей сестрой, но это не в счет, потому что вся моя семья немного странная. Я буду называть тебя просто Малек, если ты не против. Или сокращенно Мал, поскольку мы теперь как бы друзья, что ты вламываешься в разные мои спальни с полуночными визитами и все такое. Ладно, я затыкаюсь.
Я поджимаю губы и смотрю на него снизу вверх, наблюдая, как он борется с непреодолимым желанием перекрыть мне доступ воздуха или разбить что-нибудь о мою голову.
Возможно, он прав насчет того, что я сумасшедшая, потому что я нахожу его нерешительность понятной, а не пугающей.
Он не первый мужчина, которого я довела до грани убийства. Просто он самый способный пройти через это.
— О, еще кое-что...
— Я знаю способ заставить этот рот замолчать, — огрызается он.
Затем он целует меня.
17
Maл
Она судорожно втягивает воздух через нос. Все ее тело напрягается. На долю секунды она замирает.
Пока заморозка не растает и не появятся когти.
Она кусает мою губу.
Сильно.
Чертыхаясь, я отстраняюсь. Она смотрит на меня снизу вверх, изо всех сил толкая в грудь, пытаясь оттолкнуть.
Я не двигаюсь с места. Вместо этого я обхватываю рукой ее подбородок и снова целую.
Она извивается подо мной, издает сердитые звуки, борется. Не сдается и не открывает рта.
Я удивлен сопротивлением. Она не выглядит достаточно сильной, чтобы стоять прямо на резком ветру.
Я удивляюсь еще больше, когда она дергает меня за волосы, царапая ногтями кожу головы.
Я отстраняюсь, посмеиваясь. — У моей маленькой птички есть когти.
— Назови меня птицей еще раз, и я—
— Что? — Что? —спрашиваю я, прижимаясь грудью к ее груди, так что чувствую, как колотится ее сердце прямо через мою рубашку. — Что ты сделаешь? Застрелишь меня? Пырнешь ножом? Утопишь меня в море слов?