— Я принес тебе кое-какую одежду. Туфли. И другие вещи тоже.
Он указывает на сумки. Надеюсь, мое здравомыслие где-то там.
— Спасибо.
Я скована и чувствую себя неловко, не знаю, что сказать.
Он на мгновение замирает, наблюдая за мной, затем неожиданно опускается на колени перед моим стулом. Схватив меня за запястья, он притягивает меня к себе.
Когда мое лицо оказывается в нескольких дюймах от его, он заглядывает мне в глаза. Затем он шепчет: — Теперь ты меня боишься. Хорошо.
— Почему ты хочешь, чтобы я тебя боялась?
Его ответ нежен. — Потому что так и должно быть. Потому что это сохранит тебе жизнь.
— Все эти твои резкие смены настроения очень утомительны. Кстати, я тут подумала.
— Теперь я должн бояться.
— Это не смешно. Я спросила тебя, как долго ты собираешься держать меня здесь. Твой ответ был "столько, сколько потребуется". Столько, это сколько потребуется?
Его единственный ответ — легкое покачивание головой. Его отказ злит меня.
— Я заслуживаю объяснения.
Мускул на его челюсти дрогнул. Его зеленые глаза вспыхивают. — Я сам решу, чего ты заслуживаешь. И когда ты это получишь.
О, от этого намека волосы встают дыбом. Я не позволяю этому отвлекать меня. — Зачем ты привез меня сюда? Почему ты спас меня? Почему ты утруждаешь себя тем, что делаешь с тех пор, как мы встретились? Какой у тебя план, Мал?
— План — не твое дело.
— Мы говорим о моей жизни!
Своим волчьим рычанием он говорит: — Твоя жизнь была потеряна, когда Деклан убил моего брата. Теперь твоя жизнь принадлежит мне.
Наши взгляды прикованы друг к другу, неморгающие и яростные. В воздухе потрескивает электричество.
Отказываясь поддаваться его страху, я сохраняю свой голос холодным и ровным. — Итак, я твоя рабыня. Я принадлежу тебе. Ты это хочешь мне сказать?
Его глаза горят. Он облизывает губы.
Ему нравится эта идея.
—Так или иначе, я ничего тебе не скажу, кроме одного: ты останешься здесь, со мной, столько, сколько я захочу.
Он резко встает, глядя на меня сверху вниз горячими, полуприкрытыми глазами. — Что касается вопроса собственности, тебе, возможно, стоит спросить себя, почему ты до сих пор не умоляла меня отвезти тебя домой.
Он разворачивается на пятках и выходит из комнаты.
Я кричу ему вслед: — Меня похитили! Подразумевается, что я хочу домой!
Этот низкий, довольный смешок, который я слышу из другой комнаты, говорит мне, что он мне тоже не верит.
Я не разговариваю с ним два дня. Я не могу. Я слишком зла.
Однако я не уверена, на кого из нас я зла больше, на него или на себя.
Он прав: я должна была уже умолять его отвезти меня домой. Мне следовало сделать это, когда я впервые открыла глаза. Но я этого не сделала, и это кое-что значит.
Что-то тревожное, чего я не совсем понимаю.
Или, может быть, я не хочу в этом разбираться. Последствия не из приятных.
Или, может быть, я не хочу знать, что бы он сделал, если бы я попросила его отвезти меня домой.
Возможно, он бы так и сделал, но я этого не хочу.
И, может быть, моему мозгу просто нужен отдых от всех "может быть", потому что ни одна вещь больше не имеет смысла. Я едва ли знаю, какой путь наверх.
На третий день он впервые выводит меня на улицу.
Закутанная в тяжелое шерстяное одеяло, свитер и спортивные штаны, которые он принес мне, с ногами, уютно обутыми в пару пухлых хлопчатобумажных носков, я стою на крыльце, щурясь от яркого света, прислонившись бедром к деревянным перилам и подняв руку, чтобы защитить глаза от солнца. Мое дыхание вырывается перед моим лицом белыми облачками.
Ледяной холод. Воздух неподвижен. Небо чистое, ярко-голубое. Вокруг домика, насколько хватает глаз, простирается девственный альпийский луг, покрытый снежной пылью. Высокие ели, окружающие луг, тоже посыпаны пылью, их ветви цвета сахарной пудры изящно изгибаются дугой.
Если не считать случайного птичьего щебета, здесь совершенно тихо.
Я чувствую, что мы единственные люди в мире. В выдуманном, сказочном мире, созданном нами самими, где нет никого, кроме нас двоих.
Стоя рядом со мной и глядя на бесконечный вид, Мал тихо говорит: — Мы с Михаилом выросли здесь. Антоновы жили в этом доме на протяжении четырех поколений. Он делает паузу. — Ну, не конкретно в этом доме. Оригинальная хижина, построенная моим прадедушкой, сгорела дотла. В нее попала молния. Мы с Миком восстановили ее с нуля.
Я смотрю на его профиль, такой красивый и жесткий.