—Чувак, ты не мог бы, пожалуйста, остыть? Меня тут швыряют, как пляжный мяч на карнавале "Электрической Маргаритки"!
По выражению его лица я могу сказать, что он не понял намека. Но он сбавляет скорость менее чем до тысячи миль в час, так что, я думаю, он понимает общую идею о том, что я не из тех, кто агрессивно демонстрирует скорость.
—Спасибо. Блин.
Некоторое время мы едем, не обмениваясь больше ни словом. Я сопротивляюсь желанию приставать к нему с вопросами, в основном потому, что боюсь, что от его ирландского акцента мои трусики задымятся.
После того, как Паук с любопытством взглянул на меня в зеркало заднего вида около четырехсот раз, я тяжело вздыхаю и поправляю очки. — Я знаю. Мы с сестрой не похожи.
— Впрочем, та же наглость.
— Наглость?
— Дерзость. Уверенность.
— Ha! Ни у кого на земле нет такой уверенности в себе, как у Слоан.
Он усмехается. — Да. Кроме, может быть, ее мужчины.
Я не собиралась задавать вопросов, но любопытство взяло верх надо мной. — Ты имеешь в виду ее жениха? Богатого и пожилого мистера О'Доннелла?
Он сердито смотрит. — Сорок два — это еще не возраст, девочка.
Ладно, две вещи. Во-первых: он прав. Хотя он немного старше Слоан, сорок два — это еще не старость.
Что еще более важно, то, что меня называют — девушкой, — это моя новая любимая причуда.
Я откидываюсь на спинку пассажирского сиденья и смотрю на красивый профиль Паука.
Через мгновение он бросает на меня вопросительный взгляд.
— Извини, я просто пытаюсь представить, каково это —разгуливать в таком виде.
— Например, в каком?
—Ты знаешь. Я машу рукой, указывая на его общую лучезарность. — Ну в таком.
—Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
Как ни странно, он кажется искренним. На лице у него неподдельное замешательство. Но как это возможно? Если бы я была великолепна, уверена, я бы это знала.
Как это делает Слоан.
Мне приходит в голову, что, возможно, лифт Паука поднимается не до самого верхнего этажа. Возможно, мне нужно кое-что прояснить для него.
—Я хочу сказать, что ты очень красивый.
Я поражаюсь, когда его щеки становятся ярко-красными.
Он бормочет что-то вроде бессмысленного отрицания, поправляет галстук и смотрит прямо перед собой в лобовое стекло, комично моргая.
Ого. Он застенчивый! Великолепный, хорошо обеспеченный и стеснительный!
Я хочу забраться к нему на колени, но вместо этого улыбаюсь ему. — Ты, должно быть, очень популярен среди дам, Паук.
Снова ругань. Наконец он берет себя в руки настолько, чтобы сухо сказать: — У меня нет времени на отношения.
Я смеюсь над этим. — Поняла. На твоем месте я бы тоже стала игроком. Зачем хранить все эти печенья в одной банке, когда можно раздавать их по всему городу и делать всех счастливыми?
Он грубо говорит: — Ты сошла с ума.
— О, не злись. Я делаю тебе комплимент.
— Что-то не похоже.
— Ты бы предпочел, если бы я сказала, что ты невзрачный и отталкивающий? Потому что я рада потакать твоему очаровательному заблуждению, что ты не особенно привлекательный. Это мило.
Все его лицо теперь красное. Ярко-красное, от верха накрахмаленного белого воротничка до кончиков ушей.
Этот парень до смешного привлекателен.
Я плюхаюсь на заднее пассажирское сиденье и вздыхаю. — Хорошо, мы поедем дальше. Как насчет того, если ты скажешь мне, где мы находимся?
—Бермудские острова.
У меня глаза чуть не вылезают из орбит. Бермуды? Неудивительно, что воздух такой влажный.
Заметив выражение моего лица, Паук говорит: — Это временно. Мы были на Мартас-Винъярде недавно, но там были некоторые, э-э... Он корчит странную гримасу. — Я позволю твоей сестре объяснить.
Хм. Сюжет усложняется.
Я сухо спрашиваю: — Вас выгнали из Мартас-Винъярда из-за ежедневной давки поклонников Слоун, ломившихся в дверь? Бьюсь об заклад, ее жениху, должно быть, тяжело смиряться с тем, что каждый парень падает на колени у ее ног.
Он делает паузу, прежде чем тихо сказать: — Ревность тебе не идет.
У меня перехватывает дыхание. Я смотрю в окно на проплывающий мимо пейзаж, мои щеки горят от стыда.
Некоторое время мы едем молча, пока я не признаюсь неохотно: — Всякий раз, когда она рядом, люди смотрят сквозь меня, как будто я невидимка.
— Это потому, что люди — чертовы идиоты.
Он был добр ко мне, потому что я сделала ему такие бурные комплименты.
Как будет угодно. Я возьму их.
Я улыбаюсь ему. — Спасибо тебе, Паук. Ты не только очень горячий, но и очень милый.