— Он ничего не натворил. Все говорили, что его поведение было безупречным.
— Вспыльчивый нрав или скупость?
— Он никогда не терял контроля над собой и был более чем щедр.
— Он внешне похож на Квазимодо и наводил на тебя зевоту?
— Многие женщины находят его привлекательным, он, безусловно, остроумен.
— Тогда, моя дорогая Фредди, ты сошла с ума.
— Боюсь, что ты прав.
Я взяла сумку и стала в ней рыться.
— Вот еще одно подтверждение моей ненормальности. — Я положила на стол небольшую бронзовую фею, дешевую безделушку, одну из тех, что продаются в сувенирных лавках по всему Корнуоллу.
Гай поднес фигурку к глазам. У феи было круглое лицо, искривленное в глупой улыбке, и сузившиеся в ехидном прищуре глаза.
— О Боже, она удивительно уродлива!
— Ты прав, она уродлива, но является символом того, что мне дороже всего на свете.
Глава 5
— Не слишком ли долго мы едем? — Я всмотрелась в забрызганное грязью окно автомобиля. Мы тряслись в «ленд ровере» по разбитой проселочной дороге среди густо растущих деревьев. — Мне казалось, что от Падвелла до Торчестера только пятнадцать миль. Назвать эту тропинку дорогой было бы слишком смело. Вряд ли здесь смогли бы разминуться даже два велосипедиста.
Как будто в подтверждение моих слов из-за поворота показался дряхлый трактор. Гай резко крутанул руль влево. Машина съехала на обочину. Меня сильно качнуло. Хлоя, голова которой покоилась на моих ногах, ударилась о дверную ручку.
— Успокойся, Хлоя! Довольно, замолчи! — Хлоя продолжала рычать, обнажив черные десны и огромные желтые клыки. — Здравствуй, Пламроуз! Не видел тебя целую вечность. Как дела? — Гай заглушил мотор, чтобы услышать ответ.
Мое настроение, и без того мрачное, ухудшилось до предела.
— Доброе утро, мистер Гай, — Пламроуз говорил очень медленно, с трудом подбирая слова. — Я болел. Снова был у доктора по поводу своей груди. — Он похлопал ладонью по груди не без гордости. — Не был дома со дня Святого Михаила. Лежал в больнице как паинька. Кашель не давал мне дышать. Я боялся, что выплюну свои чертовы легкие по кусочкам.
Пламроуз разговорился. Он долго рассказывал о том, как его лечили, какая у него мокрота и прочие увлекательные подробности болезни. Мне стало скучно почти тотчас. Гай же выслушивал откровения Пламроуза, выражая искреннюю заинтересованность. Его кротости позавидовал бы приходской священник. Пламроуз закончил повествование о своих страданиях и плавно перешел к рассказу о болезнях миссис Пламроуз и о грустной истории о заболевшем отитом неизвестном мне Билли. Судя по словам Пламроуза, все члены его семейства вот-вот могли стать инвалидами. Я сидела прямо и глупо улыбалась. В действительности мне хотелось обхватить голову руками и застонать.
Нам понадобилось почти два часа, чтобы осмотреть коттедж. Многие вещи, особенно книги и фарфор, следовало тщательно обследовать. Восхищение вызвали у меня небольшие, выполненные во французском стиле часы, которые стояли на мраморной подставке. Подставка была украшена позолоченными фигурками: влюбленная парочка с одной стороны и малютка Купидон — с другой. Гай завел часы. Как только стрелки сошлись, Купидон поднял руку и ударил золотой стрелой в крохотный колокольчик. На стене над часами висела картина. На ней была изображена одинокая овца на зеленом холме. Я была почти уверена, что картина принадлежит перу Томаса Сиднея Купера[19]. За очень узкой, словно от шкафа, дверцей обнаружился лестничный пролет. Я пришла в странное возбуждение. Лестница вела в небольшую комнату со скошенной стеной и тремя полукруглыми окнами. Крашеная металлическая кровать стояла посреди комнаты под белым муслиновым балдахином. Под ним было полно паучьих гнезд. Одна подушка была примята, одеяло и простыни сброшены на пол, словно кто-то вскочил второпях и не успел привести постель в порядок. Изящный комод орехового дерева и платяной шкаф оказались пустыми. На вешалке возле двери висела прозрачная ночная рубашка ярко-розового цвета с множеством лент и бантов на груди. Очевидно, рубашку не заметил тот, кто собирал крестную Виолы в дорогу. На ночном столике стоял фужер для шампанского с засохшим на хрустальных стенках содержимым. Рядом — открытый томик стихов Данте Габриеля Росетти[20]. Старушка тянулась к прекрасному до последнего момента, несмотря на то что уже была не в состоянии запомнить, какой день недели.
Гай помогал, не жалея сил. Он сделал опись кухонных принадлежностей, не поленился пойти в сарай и переписать садовый инвентарь, выискивал подписи художников на картинах и клейма на фарфоре. Когда мы, наконец, закончили, я запаковала свою зубную щетку и гребень для волос и попросила Гая подбросить меня до станции Парсли Хилл.