Святой Бенедикт оказался высоким чернокожим мужчиной с очень короткими волосами и глазами слегка на выкате. Белая майка, серые спортивные штаны, толстая позолоченная цепь с массивным крестом на шее, татуировки на мощных бицепсах. Он не выглядел ни колдуном, ни тем более святым, хотя в углу его захламлённого трейлера и возвышалось что-то, похожее на алтарь, собранный из позолоченных чаш, рогов животных, фруктов, окурков сигар, монет, бусин, крестиков и пустых бутылок из-под виски.
Святой Бенедикт провёл пальцем по моей щеке, затем поднёс его ко рту и лизнул. Кивнул и улыбнулся. Его улыбка была такой ласковой, что от неё у меня пошёл мороз по коже.
- Она может снять проклятие, - сообщил он Маршалу. - Ты привёз оплату?
Маршал кивнул, и один из его охранников вытолкнул вперёд мальчишку, который ехал в нами в машине.
При виде мальчика в глазах святого Бенедикта зажегся огонь, который я почти сразу узнала. Такой же огонь горел в глазах братьев, собравшихся у стола с Молли.
- Чистый?
- Обижаешь, - ответил Маршал. - Мы с братьями Вёлчер гордимся качеством своего товара.
Качеством товара... Я с трудом сглотнула. Так мои братья ещё и торгуют людьми?
Святой Бенедикт повернул к себе равнодушное лицо мальчика.
- Почему он такой вялый?
- Я дал ему седатив, чтобы мальчишка не доставлял проблем при перевозке. Через пару часов всё выветрится.
- Как его зовут?
- Как захочешь.
Святой улыбнулся, вынул из-под стола засаленную Библию, уложил на алтарь, зажёг целую связку церковных свечей. От них по тесному, захламлённому трейлеру поползли клубы дыма и удушающий запах благовоний. Святой опустил голову, сплёл пальцы рук и стал тихо молиться.
Я провела пять лет в католической школе, но я не узнала ни единого слова из его молитв.
- Элиза, - услышала я голос святого Бенедикта и вздрогнула. - Проклятье сняло с твоих братьев человеческую шкуру. Тебе придётся сшить им новую.
Одурманивающий запах благовоний смешивался с вонью канализации, от клубов дыма у меня начала кружиться голова, заслезились глаза, а звуки голоса святого доносились словно издалека...
- Каждому брату ты должна сплести своими руками по попоне из стеблей цветков dictamnus, собранных на кладбище. Когда сплетёшь все одиннадцать, надень их на братьев, и они снова станут людьми.
Слова святого Бенедикта звучали всё глуше и глуше - про то, что это проклятие на самом деле не превращало людей, а всего лишь обнажало их суть, что пока я не сплету все попоны, на мне будет лежать обет молчания, который он только что скрепил на алтаре, и я не смогу говорить...
У меня болела голова, в горле саднило, в ушах звенело. Я не помню, что случилось со мной дальше, кто вывел меня из трейлера, кто усадил в машину.
В себя я пришла на чёрных сатиновых простынях; за кружевными красными шторами сгущались сумерки и пол под ногами ещё не пульсировал звуком музыки с первого этажа.
Маршала, к моему облегчению, в комнате не было. На тумбочке стоял поднос с ужином, на подоконнике - корзина, а в ней огромная охапка красивых полевых цветов, розовых, с пурпурными прожилками. К ручке была прикреплена карточка. Я раскрыла её и прочитала: "Это белый ясенец. Начинай плести".
Я рассудила, что плести плотное полотно не обязательно, достанет и сетки, главное, чтобы она прикрывала всё тело волка.
Когда Маршал заглянул ко мне позже той ночью, у меня уже было готово две попоны.
- Быстро ты, - одобрительно отметил он. - Цветов хватит, или завтра надо будет ещё?
"Ещё", - хотела ответить я - и не смогла; рот открывался, но из него не вылетало не звука.
- Надо же, святой Бенедикт и правда творит чудеса! - присвистнул Маршал. Увидел мой испуг и сказал: - Ты что, забыла? Он наложил на тебя обет молчания. Но как ты снимешь с братьев проклятие, ты снова сможешь говорить. А пока держи, - добавил он и вложил мне в руку тюбик с каким-то кремом. - Завтра он тебе понадобится. Ясенец - ядовитое растение. Сегодня ты ничего не почувствуешь, но к утру у тебя на руках появятся пятна, а к вечеру - ожоги и волдыри. - И, предвосхитив мой вопрос, добавил: - В перчатках нельзя, святой Бенедикт велел плести только голыми руками, иначе не подействует.
Когда я, наконец, легла спать, я использовала весь ясенец, и у меня были готовы уже четыре попоны. Ещё два дня такими темпами - и проклятие будет снято.
Наутро на ладонях появились красные пятна.
В обед мне принесли новую корзину, полную обманчиво красивого ясенца. На ладонях начали набухать волдыри, кожу стало мучительно саднить. Я смазала ожоги кремом, размышляя, стала бы я так мучиться ради братьев добровольно, достало бы мне на это одних лишь сестринских чувств.