Технику вывезли. Из штаба армии что-то грозили, но никто не приехал. После этого командир полка был переведен к новому месту службы в Москву.
Особист Мироненко пытался его оттуда достать, писал какие-то бумаги. Не получилось. Потом сам поехал в Москву. Там его убили. За командиром, говорят, местные тоже охотятся. Много пообещал, много взял, мало сделал. Может, тоже убьют. Каждому свое. Он знал, в какие игры ввязывается.
3Семьи мы отправили еще полгода назад, когда война в Карабахе началась в полную силу. Квартиры наши разграбили, все наше оставшееся имущество хранилось в части.
И даже после всего этого нас не сняли с боевого дежурства. Плевать, что остался лишь один боеспособный дивизион — третий, на остальных лишь часть техники работала. И кое-как несли охранение от местных ополченцев — их в последнее время, ой, сколько развелось. Отряды, армии, группы, и все — самообороны, и все пекутся о том, чтобы нас не захватили армянские боевики. А нам бы от местных избавиться, они бы лучше нас в покое оставили.
Все очень устали. В штабе армии уже никто ничего толком не говорил. Поначалу кричали на нас. Лозунг был один: «Кому не нравится — может увольняться!»
После перевода командира полка приехало два полковника, посмотрев на нас, сменили свое настроение, задора у них заметно поубавилось. «Держитесь, мужики, держитесь! Недолго уже осталось вам ждать!»
На меня была возложена ответственность по поддержанию связи с подразделениями, которые зачастую находились на приличном удалении от штаба части — до двадцати километров.
Очень часто местные крестьяне, запахивая поля там, где раньше им было запрещено обрабатывать землю, случайно рвали кабели связи: так у них появилось новое увлечение — уже нарочно рвали кабель, выкапывали его, обжигали и сдавали в пункты приема цветного лома. Понять их можно было, после начала войны работы никакой не стало. Жить как-то надо. Но мне не легче от их проблем. У меня связь боевая, а тут эти местные!..
И вот ночью меня поднял мой командир — начальник связи:
— Олег, с третьим дивизионом связь пропала. Съезди, посмотри.
— Ох, достали меня эти крестьяне и охотники за цветным ломом. А по радио пробовал?
— Пробовал. Тишина.
— Может, генератор накрылся?
— Не знаю, съезди по быстрому, глянь, что к чему.
Я сам сел за руль старенького «ГАЗ-66», солдат-водителей давно уже не было, и поехал в сторону дивизиона. Для маскировки от местных ополченцев на лобовое стекло наклеил плакатик с флагом Азербайджана. По пути останавливался и из контрольных точек выходил на связь с КП, все было нормально. Вот и третий ЗРДН. Ворота были распахнуты настежь.
Странно, очень странно. Всегда ворота закрывали. Защиты мало, но, по крайней мере, видно, что есть хозяева, не брошено хозяйство.
Я медленно проехал по дороге, ведущей к КП дивизиона. На небольшом плацу перед входом в капонир горел свет. Значит генератор целый. Что дальше?
На этом пятачке много народу. Очень много, человек около ста. Во всем третьем ЗРДН не больше шестнадцати человек. Но он оставался единственным боеспособным подразделением, поэтому людей снимали с других дивизионов и направляли сюда. Сразу бросилось в глаза то, что среди этой пестрой вооруженной толпы ополченцев, наряженных в добротный импортный камуфляж, не было наших. Наших видно сразу и издалека, выгоревшее, застиранное почти добела х\б, было бы заметно в эту теплую ночь.
Я тихо ехал, толпа расступалась передо мной, ополченцы махали руками, улыбались. Я тоже скалил зубы. Они одобрительно показывали на плакатик на лобовом стекле и поднимали большой палец. Мол, хорошо, свои приехали. Ага, свои! Ваши лошадь в овраге доедают! Черт! Ничего понять не могу.
Дальше ехать было невозможно. Вышел. Закурил. В пачке оставалась всего пара сигарет.
— О, помощь приехала! — джигиты настроены дружелюбно.
— А где наши?
Из толпы вынырнул прапорщик Сабиров. Сразу и не признаешь. Был у нас замусоленный, грязный, вороватый прапорюга. Потом исчез после очередного похищения очередной машины со стоянки ДХ. Он тогда и стоял в карауле. Исчез вместе с автоматом. Сейчас важный, камуфляж забугровый нацепил. Морду наел.