– Если позволите… – от этого голоса я вздрогнула и едва с седла не свалилась, а со мною даже в годы юные этакого не приключалось. – Вы слишком стараетесь. Чересчур контролируете все. Ясно?
– Нет, – я руку на револьвер положила, показывая, что к задушевным разговорам не расположена.
И вообще, откуда он…
– К слову, скрывать свою ауру у вас получается отлично, – графчик подъехал ближе. – Признаться, даже я сперва не понял, что вы одарены.
Лучше бы и дальше не понимал.
Нет, теперь-то, в одежде обыкновенной, он на человека похож сделался. Только кожа чересчур вот белая да волос светлый уложен аккуратно. И как у него выходит-то? Даже под шляпою прическа не растрепалась.
Ишь.
И улыбается. Этак… подозрительно дружелюбно.
– Оттого и удивительно. Работа с внешним слоем ауры требует высочайшего уровня контроля, и далеко не все маги способны скрывать свою одаренность…
– Это не я, – руку с револьвера я убирать не стала. – Это Эдди.
– Ваш брат?
– Ага… домой съездил. Камушек привез. На веревочке, – зачем-то уточнила я, глядя, как меняется выражение лица этого вот… графчика.
А ведь мне с ним ехать.
Потом.
Когда все закончится.
Нет, можно, конечно, и не ехать. Кто меня заставит? Точно не Эдди, но… он прав, если не во всем, то во многом. Может, нравом я и не удалась, но дурой никогда-то не была.
– Вы… имеете в виду… орочий талисман? – тихо, будто тут было кому, кроме койотов, подслушивать. Хотя… тишину разорвал протяжный крик падальщика, от которого вздрогнули уже и лошади, и этот вот, белобрысый.
Я же молча вытащила камушек, который Эдди самолично повесил мне на шею, а веревку завязал тем самым узлом, который и сам вряд ли бы распутал. Веревка же из буйволиной кожи плетеная и тоже не простая. В общем, как я подозревала, снять этот камушек можно, лишь голову мне отпиливши.
– Удивительно… – графчик склонился ко мне и сам едва не свалился, правда, сумел-таки удержаться. – Признаюсь, на востоке порой случается кое-что купить, но… о магии орков там ходят разные слухи.
Я кивнула.
– С ним легче, – камушек был обыкновенным.
Беленьким, гладеньким, слегка кривоватым и с дыркою, которая явно не сама собою возникла. Его хотелось гладить и к коже он льнул, успокаивая. Иногда камень раскалялся, а порой делался вовсе холодным, но я привыкла.
С ним хотя бы сила успокоилась, а то ведь так и норовила выплеснуться.
Графчик же потянулся к седельным сумкам, явно надеясь вытащить из них что-то нужное, но после передумал. И то верно, дорога становилась уже, а из сухой травы стали подниматься узкие спины горных перевалов. Пока они гляделись как камни, что прорывали хилую шкуру земли, но я знала, что постепенно камней станет больше, а после они и вовсе сольются в темно-бурое, словно освежеванная туша, тело Драконьей скалы. Эдди сказывал, что когда-то здесь и вправду водились драконы. Он даже зуб как-то притащил, преогромный, и мы его хранили, а потом показали матушке, а она сказала, что это не дракон, но древний зверь из тех, которые давным-давно вымерли. Сначала было обидно, но потом мы покумекали и решили: почему бы древнему зверю драконом не быть? То-то и оно… Скалы тут не сказать, чтобы вовсе непроходимые, если знать дорогу, то можно и на ту сторону перебраться. Правда, ничего-то хорошего там нет.
За хребтом начинались земли сиу, а те к чужакам относились… в общем, хорошо, что горы высокие.
– Гм… полагаю, он выполняет роль искусственного стабилизатора потоков, – глубокомысленно заявил графчик и нос поскреб. Шляпу-то он взял модную, с узенькими полями, а потому, хоть и сидела она преотлично, но тень давала слабую.
Вона, нос уже покраснел, а к вечеру и вовсе сварится.
Сказать, что ли?
Или… Эдди как-то обмолвился, что не стоит мешать людям самоубиваться.
– Однако вам все одно надо учиться.
– Надо, – согласилась я.
Вот кто бы спорил? Я ведь… одно дело, когда вспыхивает урод, который накинул тебе на шею удавку, и давит, зная, что никуда-то ты не денешься, а еще нашептывает на ухо всякое-разное про то, что с тобою, придавленной, сотворит. Его не жаль было. Но вместе с тем не отпускала мыслишка, что, если вдруг в следующий раз сила вырвется на другого человека? Такого, который не заслуживает быть сожженным? Или вовсе…
…Эдди.
И матушка.
Мамаша Мо, порой доводившая меня до белого каления своими гимнами, распевать которые она повадилась на рассвете, а дом наш старый. Пастор, тоже надоедливый, пенявший меня за отсутствие набожности и поведение, неподобающие приличной девице… сам-то он человек неплохой, но работа такая. И что если… или вот Сэлли, дочка Доусона? Вечно она надо мной посмеивается да со своими подружками.