Не к себе.
К Эдди.
– Чего думаешь? – братец отыскался, как и следовало ожидать, на конюшне. Огромная, она предназначалась для двух десятков лошадей, но ныне в ней стояли жеребец Эдди, на редкость пакостливая и кусучая скотина, моя Гроза и матушкина Сметанка, да еще ослик, на котором мамаша Мо ездила в город.
Эдди вздохнул.
И глянул на меня искоса. Виновато так… вот что-то мне не нравится ни взгляд этот, ни внезапно прорезавшееся его гостеприимство. А еще запах, ибо пахло на конюшне не только лошадьми да сеном. Крыша еще когда проседать стала, но в дальнем углу. Теперь еще и мокро там, и опорные столбы подгнивать начали. И по-хорошему надо бы конюшню разобрать, снести лишнее, переложить стены.
Заговорить от крыс и прочей мелкой пакости, которая явно где-то гнездо свила. Я потянула воздух, пытаясь уловить это вот ощущение. И пальцы сложила, позволив выбраться искре силы.
– Не спали, – проворчал Эдди.
– Не спалю… девке конец.
Он опять вздохнул.
А чего тут вздыхать-то, когда все ясно? Встречалась я с этим самым пророком, который объявил себя потомком Великого Змея. Случайно вышло, но все знают, что он по осени является в город да не просто так, у Бетти с ним договор, ибо не просто так собирает она в своем борделе сироток.
Пророк за сироток платит.
Особенно за девочек. Таких вот бледных хрупких, как та, что глядела на меня со снимка. И главное, что все-то об этом знают, но…
…какая еще у них дорога? – сказала мне Бетти, когда я… не сдержалась. – Или думаешь, шлюхой быть веселее? А там он, конечно, попользует, но и мужа потом найдет. И будут они жить в тепле да сытости.
И наверное, в чем-то она была права.
Поэтому и смотрели на её дела сквозь пальцы. Да только одно дело сироты, которые хлебанули горя и поняли, что в жизни им не особо рады, и другое – хрупкая девушка, урожденная графиня.
Этакая и руки на себя наложит, ежели что.
– Попробовать стоит, – сказал тихо Эдди. – А деньги нам нужны.
А то я не понимаю, что нужны. Дел-то таких, за которые платят, немного. Вот и перебиваемся свободной охотой, хотя Эдди совсем не рад, но понимает, что сам не справится. А я ловкая.
И сильная.
И стреляю отлично. Только… за Билла ему две сотни дадут, которых едва хватит, чтоб за старые долги расплатиться и угля купить.
– Попробуем, – мне было жаль девицу.
И если братец её решит вздернуть новообретенного родственничка, то веревку я ему подам с превеликой радостью.
– Милли, – Эдди чистил жеребца остервенело, и тот замер, чувствуя настроение хозяина, только на меня косился, будто я виновата. – Постарайся вести себя… ну…
– Как?
– Как надо.
– А как надо?
– Милли!
– Что? – не то, чтобы я не понимала. Понимала, только понимание это не радовало совершенно. Опять они с матушкой сговорились да за моей спиной.
Для моего же блага…
– Тебе надо уезжать, – Эдди отвел взгляд.
– Куда?
– На восток.
– Зачем?
Глупый разговор. Ведь переговорено уже не раз и не два. И… и может, в чем-то он и прав, здесь я вряд ли найду кого толкового, чтобы надежный и верный, чтобы любил, чтобы… не как папаша. Но и там-то меня никто не ждет. Будто я не видела, как этот графчик на меня поглядывал.
Небось, там, на востоке, все девицы воспитанные до жути.
Ходят в платьях.
Целыми днями волосы укладывают да букеты составляют. Или говорят о чем-то этаком, моему уму недоступном. И вот кем я там буду?
– Ладно, – Эдди рукой махнул и шлепнул жеребца по крупу. – Как-нибудь да сладится… матушку не огорчай.
Не огорчу. Можно подумать, я её люблю меньше. Хотя… я-то люблю, а вот Эдди матушку боготворит. И потому говорить ему про Доусона с его планами никак не можно.
С этой мыслью я отправилась к колодцу.
Водопровод в доме имелся, да только заклятья давно выветрились, а может, воды опустились. Не важно. Все одно старый маг, обновлявший заклятья за небольшую плату, позапрошлым летом упился вусмерть, а нового водника взять было неоткуда.
Вот и приходилось довольствоваться колодцем.
Я умылась.
И волосы заплела, получилось даже почти ровно, но матушка все одно покачала головой.
– Какая же ты… – сказала она тихо, а я склонила голову, показывая, что сама знаю, какая я.
Слишком… не такая.
Даже по меркам Последнего пути не такая. Высокая. Тощая. Безгрудая. И наглая. Когда-то давно, лет этак в пятнадцать, я еще надеялась, что стану нормальной. И платья, матушкой сшитые, носила. И бегала на танцы в амбар старого Руди. И всю ночь стояла у стенки, жадно глядя на то, как другие веселятся. А потом поняла, что, сколько бы кружев матушка не нашивала, какие бы фасоны ни выдумывала, ничего-то не изменится. Я навсегда останусь дочкой Безумного Дика, даже не полукровкой, а… в общем, как поняла, так в амбар больше и не заглядывала. И платья сменились куда более удобной одеждой.