Глаза Томаса загорелись.
— Я прекрасно могу справиться сам, Салливан. Тот факт, что ты на их стороне, а не на моей, подтверждает то, что сказали фейри. Ты утратил свою преданность.
— Преданность? — спросил папа, выгнув бровь. Это одно из его любимых выражений, и на этот раз ему удалось передать как удивление, так и гнев. — Дом Кадогана является союзником Северо-Американской Центральной Стаи. Дом Кодогана не является союзником Дома Кардона, поскольку ты отказался от нашего предложения. Более того, несмотря на наши усилия, приложенные к организации этих мирных переговоров — в интересах твоих же вампиров — ты не сделал ничего, кроме как попытался сорвать процесс. Я прекрасно знаю, кому принадлежит моя преданность, Томас. И тебе не стоит об этом забывать.
Из Томаса волнами исходила гневная магия. Но каким бы раздражительным ни было его поведение, он, по крайней мере, достаточно умен, чтобы знать, когда сбросить карты. Противостояние моему отцу и его союзникам в его же собственном Доме, очевидно, как раз такое время.
— Мы не испытываем оптимизма по поводу этого процесса или целей, стоящих за ним, — сказал он, задрав подбородок. — Но вампиры Каталонии не трусы. Мы не отречемся от этого процесса в пользу тех, кто стремиться нам навредить.
Он развернулся, его короткий черный плащ закрутился от этого движения, и ушел прочь.
Все сборище, казалось, выдохнуло. Когда магия и угроза насилия рассеялись, другие вампиры разошлись.
Папа посмотрел на Райли.
— Прошу прощения за его поведение. Надеюсь, ты понимаешь, что оно не отражает отношение этого Дома.
Райли улыбнулся и протянул ему руку.
— Он просто чванливый засранец. Я знаю, что вы хорошие ребята. — Он посмотрел на меня и подмигнул, отчего Коннор рядом со мной напрягся, и от этого ухмылка Райли еще больше расширилась.
И на этом кризис был предотвращен, и на земле снова воцарился мир.
Голод, который я игнорировала часами, внезапно пробудился; я не смогла вспомнить, когда ела в последний раз.
— Я иду туда, — сказала я, указав на шведский стол. — И я настоятельно рекомендую никому не вставать у меня на пути.
Они не стали вставать у меня на пути. Вместо этого они встали за мной в очередь, а потом подошли к столу, где мы могли присесть и поесть — и я могла следить за Сери и Марион.
Не было никаких других выпадов, никаких других намеков на насилие. Я заметила несколько фейри — помимо других сверхъестественных, приглашенных моим отцом — но они главным образом слонялись туда-сюда, как и все остальные. Только вот они не ели и не пили, но это касается их культуры. Фейри употребляют пищу, только приготовленную ими самими, потому что они недостаточно доверяют тем, кого зовут «Иными», чтобы разделять их пищу. Это иронично, учитывая что фейри издавна славятся своими хитростью и похищениями. Возможно, они проецируют это на себя. Убедив себя в том, что Иные попытаются навредить им, учитывая склонность фейри это делать.
Мы ели и болтали, и, когда вечеринка начала сбавлять обороты, а Сери не смогла сдержать зевоту, я встала из-за стола.
— Я проверю делегатов Дома Дюма. Похоже, они уже готовы уйти.
— До рассвета осталось пара часов, — сказал Тео, кивнув и посмотрев на свои часы. — Вечеринка, скорее всего, скоро закончится.
— Мой отец вежливо начнет подгонять их к двери, — согласилась я, а потом взглянула на Петру. — Рада была тебя видеть.
— И я тебя, Лиз. Надеюсь, мы еще увидимся, пока ты в городе.
— Посмотрим, как пройдут переговоры. — Потому что это в значительной степени повлияет на то, будет ли у меня свободное время.
Я взглянула на Коннора, готовая вежливо попрощаться, но он разговаривал с Табби, которая присоединилась к нему, когда оставила Уильяма Дирборна.
— Он тебя в любом случае не услышит, — сказал Тео с ухмылкой.
— С этим не поспоришь, — ответила я. Я взяла свой бокал и направилась к пустому подносу, стоящему на краю столов.
Толпа немного поредела, делегаты вернулись в свои Авто и отели, вампиры Кадогана вернулись в свои комнаты наверху.
Я потеряла из виду Сери, повернулась кругом, чтобы ее найти, и учуяла запах, с которым вампиры хорошо знакомы.
«Кровь. И в большом количестве».
Я задрала платье, чтобы шелк не волочился по влажней утренней траве, и направилась к кирпичному патио, окружающему кухню снаружи.
На земле лежал Томас, кирпич под ним пропитала кровь.
Он был лишен головы, которая лежала в полуметре от остальной части его тела.