— Вперед, — ответила я, подходя ближе. — Она великолепна.
Я не любительница мотоциклов, пару раз ездила с Райли, и оба раза он пытался меня напугать. Но этот безошибочно привлекал. Он выглядел мощным. Впечатляющим. Опасным. Это была тень, созданная для мужчины, который может двигаться в темноте так же легко, как и при свете.
— Это Тельма, — сказал Коннор позади меня.
— Не может быть, — произнесла я и прищурившись поглядела на нее. Тельма — это подарок на его шестнадцатилетие — груда ржавых останков «Харлея», разложенных на синем брезенте. И он был в восторге.
— Может, — ответил он тоном гламурной девицы. — Я работаю над ней последние четыре года.
— У тебя была куча работы. — Я провела кончиками пальцев по стеганому черному сидению, кожа была очень мягкой. — Похоже, она почти готова.
— Почти, — произнес он и поглядел на меня. — Что тебя привело?
Я села на стоящий поблизости хромированный табурет, покрытый красной кожей. Коннор взял кусок металла со стойки, расположенной вдоль стены, и начал протирать его тряпкой.
— Я хотела поговорить с тобой о переговорах.
Его брови приподнялись.
— Ты теперь обеспечиваешь охрану Дома Кадогана?
— Нет, — ответила я. — Я работаю на Дом Дюма.
Его взгляд взлетел вверх.
— Ты что?
— Обязательный год службы. Европейские вампиры год служат своим Домам.
— Ты не член европейского Дома.
— Нет. Но Дюма приютил меня, пока я училась, поэтому я возвращаю долг.
Он мгновение наблюдал за мной, нахмурив брови.
— Ты добровольно вызвалась служить целый год? Это на тебя не похоже, негодница.
«Я не позволю ему вывести себя».
— Я уже давно тебе говорила, что я не избалованная.
— Говорила, — произнес Коннор с озорной улыбкой. — Но это первый раз, когда у тебя есть доказательства, чтобы это подтвердить.
— Да ты шутник.
— Вот и дамочки так говорят.
Я закатила глаза.
— Предполагается, что оборотни ощущают пульсацию сверхъестественного сообщества. Есть какой-нибудь гул относительно фейри? Ропот о том, что они задумали?
— Возрастающие проблемы фейри? — спросил он. — А разве это не у тебя степень по социологии?
Я была удивлена, что он знает, и была польщена больше, чем ожидала.
— Ты следил за моей научной деятельностью, щеночек?
— Фильтруй слова, негодница, — ответил он, нахмурившись на какую-то грязь, до которой не смог добраться. — Я не слышал ничего конкретного, потому что у нас политика непричастности. Но кое-какой гул был.
— Какой?
— Несчастье. — Он отвинтил еще одну часть, протер ее полотенцем и прикрутил обратно. — Страх из-за того, что их магия исчезает, и они бессильны это остановить. Страх, что все закончится тем, что было раньше — что они застрянут в башне.
Это совпадало с предположениями Юена.
— И что, по-твоему, они планируют с этим делать? Основываясь на том, как мало ты знаешь из-за этой политики непричастности?
Он ухмыльнулся моему сухому тону.
— Ты не такая забавная, какой была до того, как уехала.
— Останусь при своем мнении. Ответь на вопрос.
— Но такая же властная, — сказал он. — И я сказал тебе — это лишь гул. Ощущения. Я ничего не знаю о планах. Если бы мы знали, мы бы сообщили твоему отцу, прежде чем все началось.
— Что насчет Руадана?
Он поднял голову.
— А что насчет него?
— Он кажется… эксцентричным.
Коннор не ответил, лишь спокойно встретил мой взгляд, ожидая, что я скажу больше.
— Он подошел ко мне на приеме, после парада.
— Он подошел к тебе? К кровопускательнице? — На этот раз он не был саркастичен, но, кажется, искренне удивился.
— Ага.
Коннор встал, положил на стойку полотенце, а потом оглянулся на меня.
— Чего он хотел?
— Он спрашивал меня о том, как мне удалось родиться. Я не вдавалась в подробности.
— Это странно.
— Ага. — Я пожала плечами. — Вмешался Райли, и Руадан свалил. Что меня вполне устроило.
Коннор фыркнул.
— Райли может строить из себя задиру, когда захочет. Я ничего не знаю о Руадане, кроме того, что он спутник Клаудии.
— Он нацелен на трон?
Он пожал плечом.
— Честно, не знаю. Должен был состояться какой-то разговор, чтобы ты так заинтересовалась.
— Дело не в нем, — сказала я. — Или не только в нем. — Вдруг почувствовав нетерпение, я встала, подошла к стойке, взяла отвертку и постучала ей по ладони. — Дело в истерике, которую они сегодня устроили. Они решили, что против них плетется заговор, но мы вручаем им бессмысленный приз, и они успокаиваются? Такая стратегия совершенно не имеет смысла.
— Я согласен, что это странно, но Клаудия чокнутая.
— Я об этом слышала. — Я положила инструмент, прислонилась спиной к стойке и скрестила руки на груди.
Возможно, Коннор прав, и в этом нет ничего, кроме желания слабеющей королевы иметь значение, заслуживать внимание. Это значит, что переговоры продолжатся, с французской делегацией все будет в порядке, и мы сможем добиться мира в Париже.
— Может, я просто нервничаю, — пробормотала я.
— Вот это да. Обычно ты такая спокойная и расслабленная. — Коннор наклонил голову. — Почему ты задаешь эти вопросы мне? Почему не поговоришь с родителями? Или с Омбудсменом?
— Соглашение с Домом Кадогана.
— Соглашение с… О, — произнес он, все осознав. — Дом Кадогана должен оставаться в стороне.
— Такова теория. После мероприятия мы поговорили с Юеном, и у него те же мысли, что и у тебя — что, возможно, их беспокоит слабеющая магия. — Я потрясла головой. — Не знаю. Я на четыре года отстала от жизни здесь. Может быть, я просто пытаюсь приспособиться к новому порядку суперов.
— Ты выглядишь по-другому, — сказал он, и мне показалось, что в его глазах я увидела уважение. — Разумеется, все еще вампирша, но другая.
— Спасибо за оценку.
Его задумчивое выражение лица не изменилось.
— Ты выглядишь счастливой.
Его замечание — такое неколкое — выбило меня из колеи.
— Я счастлива.
— В Париже ты нашла то, что искала?
Еще один вопрос, который казался разумным — как будто его действительно интересуют мои чувства.
Ответ, безусловно был одновременно простым и сложным. Я жила, питалась, спала. Я гуляла по мощеным улицам и пробовала макарони всех цветов (все они были одинаково отвратительными), и никто не знал, кто я такая. Впервые в жизни я без зрителей поняла, кто я такая.
— Я научилась быть самой собой, — спустя мгновение ответила я.
— И кем же?
— Элизой Салливан, — ответила я, снова встретив его взгляд. — Не чьей-то дочерью. Не первым ребенком. Во Франции им было все равно, кто я такая.
Его брови приподнялись.
— А здесь их это сильно волновало?
— Ты знаешь, как это было. — Я не хотела обсуждать это с ним, поэтому сменила тему. — Похоже, тебе по душе выпивка, женщины и музыка.
Он ухмыльнулся.
— Выпивка, женщины и музыка по душе многим людям.
Я фыркнула.
— Вот почему за тобой тянется след разбитых сердец оборотней.