Багз лишь застонал от охватившего его отчаяния и снова спросил, чего именно она хотела от него услышать — точнее, только начал было спрашивать, — но она остановила его задумчивым жестом.
— Я думала, Багз... К чему утруждать себя словами? Ведь в этом нет никакой необходимости, не так ли?
Багз посмотрел в ее насмешливое лицо, устало пожал плечами и промолчал.
— Во всяком случае, будет вполне достаточно одного-двух слов. Ты так не думаешь?.. Ну ладно. Пока.
И ушла, оставив последние слова повисшими в воздухе.
Багз ополоснул лицо ледяной водой и снова занялся делами.
Получалось, что он лишь все испортил. Фактически признал, что был в комнате Дадли, тогда как Джойс со своей стороны не призналась ни в чем. И он не испытывал никакого удовлетворения от признания возможности того, что она могла всего лишь блефовать, извлекая пользу из акта вымогательства, подстроенного кем-то другим.
А ведь этот другой определенно существовал. И была ли этим человеком сама Джойс, желавшая, чтобы ее мужа убили, или какая-то другая женщина, которой хотелось всего лишь (всего лишь!) получить пять тысяч долларов, он в любом случае оказывался крайним. Так или иначе, ему было выдвинуто требование, удовлетворить которое можно было только одним способом.
И все же Багз чувствовал, что это должна быть Джойс. Он был просто уверен в этом, и теперь эта уверенность лишь окрепла. Ведь письма-то перестали приходить, тогда как если бы не она была их автором, то он по-прежнему получал бы их, разве не так?
По-другому Багз просто не мог посмотреть на это дело. Джойс обозначила свою позицию, после чего отпала всякая необходимость в письмах. А теперь она ждала, рассчитывая его следующий шаг.
По мере того как шло время, она начала подталкивать его к совершению этого шага. Разумеется, ничего не делалось в открытую. Ни поступка, ни даже слова, которые хотя бы отдаленно можно было бы поставить ей в вину. А все так — то случайный телефонный звонок, то короткий визит к нему в номер. Всего лишь открытое и невинное проявление дружеских чувств, которые она питала к нему с самого начала. Как он себя чувствует? Все в порядке? Как идут дела? Нормально? Ну что ж, отлично. И так далее, и тому подобное.
Багз же чувствовал, что с каждым днем напряжение его все возрастает. Он превратился в комок нервов и переживаний, с трудом заставлял себя сосредоточиться на работе и был почти не способен отдохнуть или расслабиться. Он понимал, что дальше так продолжаться не может. Следует сдаться, уступить или...
Но он не знал как, был не способен пойти на это. И по мере того как нарастали его напряжение, тревога и страх, крепло и его упрямство.
Еще ни одному поганому полицейскому не удавалось вертеть им по-своему, ни одна смазливая бабенка никогда не отдавала ему распоряжений, никто не мог заставить его делать что-то такое, чего ему самому делать не хотелось.
Так обстояли дела, причем так они обстояли на протяжении всей его жизни. И если кому-то это не нравилось, они знали, как поступить в подобном случае. Они могли убить его, но изменить — никогда. Могли избить, но и тогда им было бы ясно, что они ввязались в драку.
Складывалась патовая ситуация, и никакие утонченно-настойчивые угрозы со стороны Джойс не могли ее изменить. Эта ситуация так и будет существовать в его сознании — по крайней мере до тех пор, пока он сам не захочет ее изменить. Его инстинкт к выживанию туго переплелся с непреклонной твердостью, а на уровне подсознания эта ситуация даже согревала его сердце, поскольку являлась источником благородных и жертвенных чувств, хотя при этом не позволяла ему ни отступить, ни продвинуться вперед.
В конце концов он сам решил, как выйти из этого тупикового положения. Процесс был мучительным, однако хорошо ему знакомым по массе предыдущих случаев. Просто он чертовски устал от всего этого и успел извлечь из сложившегося положения всю сладость самоистязания, жажда к которой была в нем сокрыта. Он сделал это, хотя по натуре своей никогда бы этого не признал открыто.
В сущности, сделал это даже не он сам, а Эми. Именно она, видя его бесконечные колебания на самой грани, придала ему необходимый импульс.
Если бы Эми была честной...
Если бы она проявила понимание...
Если бы умела прощать...
Если бы она была святой, а не простым человеком вроде него самого...
Если бы была готова принять все то, что сам он отверг, поскуливая при этом с восхищением собой и самоотречением...
Примерно этого он ожидал от нее, хотя прямо так сказать ей об этом никогда бы не решился.
Глава 19
Позднее, когда у него снова появилась вполне нормальная перспектива, он попросту не мог понять, как смог действовать подобным образом, как любой взрослый человек вообще может вести себя в столь грубой, в чем-то даже хамской манере. Подобному поведению просто не существовало прощения, во всяком случае такого, которое в нормальном человеческом обществе можно было бы расценить как прощение. Эми же, напротив, проявила гораздо меньше решимости и независимости, нежели она обычно это делала. Она улыбалась в ответ на провокационные заявления, хохотала до упаду, заигрывала с ним, тогда как на самом деле ей хотелось бы скорее отдубасить его.
Однако Багзу от этого почему-то стало только хуже. Чем больше Эми старалась доставить ему удовольствие, тем больше у него портилось настроение и появлялось желание портить его другим. Какая-то часть его сознания отдавала полный отчет в подобном введении, он понимал, что ведет себя плохо, причем поведение его становится раз от раза все хуже. Но он ничего не мог с собой поделать. Багз чем-то походил на человека, видящего сон: он наслаждался какими-то поступками, которые одновременно казались ему отталкивающими и ужасными.
На обед Эми приготовила печень. Вообще-то Багз был довольно равнодушен к этому блюду, однако на сей раз решил, что оно ему определенно не нравится, и потому после нескольких через силу проглоченных кусочков отодвинул тарелку.
— Нет-нет, — неубедительно пробормотал он, — все в порядке. О'кей. Просто я, наверное, не проголодался.
— О, извини, Мак. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, конечно, я хорошо себя чувствую. А почему бы нет? Я всего лишь сказал, что не проголодался.
— Наверное, надо было что-то другое приготовить, — извиняющимся тоном поговорила Эми. — Я в общем-то так и хотела сделать, но сегодня они устроили распродажу печени по сниженным ценам, а ты ведь знаешь нас, женщин, — никогда не упустим возможности сэкономить. Разумеется, если бы я знала, что она тебе не понравится...
— Эми, ради!.. Ладно, ладно, пусть все будет по-твоему.
— Извини, дорогой, — она поспешно улыбнулась, — я больше не скажу ни слова. Не голоден так не голоден. В конце концов, зачем заставлять себя есть, если не хочется?
Багз ухитрился заставить себя выдавить несколько слов насчет того, что ему тоже неудобно, однако прозвучало это неискренне — под стать настроению. Искренность присутствовала разве что самую малость, да и то в самой глубине сознания. «Да она подтрунивает надо мной, — подумалось ему. — Из всех людей именно ей выпала роль устраивать эти выходки надо мной!»
Багз пил кофе и курил, пока Эми поспешно расправлялась с остатками еды. Он устремил на нее задумчивый, пристальный взгляд.
Сегодня она выглядела особенно молодой, почти подростком, и была похожа на милого, игривого ребенка в женском обличье. Чистая, цвета персика со сливками кожа не несла на себе ни малейшего налета косметики, а белокурые волосы были собраны сзади на манер конского хвоста. Из-под шелковистых коричневых бровей смотрели искрящиеся серые глаза.
На Эми было домашнее платье — аккуратное, сильно накрахмаленное и безупречно чистое, однако уже выгоревшее и заметно поношенное. Оно едва прикрывало ее колени и выгодно подчеркивало каждый изгиб тела, а полные груди из-за его тесноты чуточку приподнялись, отчего Багзу была отчетливо видна глубокая ложбинка между ними.