Выбрать главу

— Вы же сказали, что Город духов — это новодел, — поддел Димка.

— Я сказал, что пирамиды каменные, которые там натыканы без всякого порядка и смысла, сложены нашими современниками. А Город духов — уникальный памятник. Там как раз петроглифы самые разные встречаются. Просто надо знать, куда смотреть. А кроме рисунков наскальных, там ведь еще древнее святилище есть. И не одно. Вы вот, когда были там, не обратили внимание на каменную площадку в северо-восточном секторе? Там скала практически отвесная, а перед ней в земле скальный выступ горизонтальный, метр на полтора примерно. Причем площадка горизонтальная хоть и природного происхождения, но явно была дополнительно обработана, выровнена вручную. Не заметили? То-то и оно. А это, между прочим, жертвенный камень. Там даже желобки есть для стока крови и углубление в виде чаши. И рисунки на скале явно ритуального характера. Мрачное место, зловещее даже.

— Там что же, человеческие жертвы приносили? — прошептала потрясенная Дашка.

— Не исключено, что и человеческие. Хотя точно этого утверждать нельзя. Но то, что кровь там лилась, сомнений нет. А вот животных там убивали или людей — загадка. И знаете, Дашенька, я бы лично предпочел не знать точного ответа на нее. Пока не знаешь точно, есть ведь надежда, что все ограничивалось вполне безобидным принесением в жертву какого-нибудь горного барана. Хотя, безобидность эта относительная. Баран ведь тоже живое существо.

Денису эти разговоры за спиной нравились все меньше. Что-то совсем в ритуальные дебри полез Юрий со своими лекциями по истории Древнего мира. Вспомнился сразу тот бред про жертвенного агнца, который нес ночью Вадим Сергеевич. А он ведь тоже сейчас Юрия слышит. Перемкнет в его голове что-нибудь, увяжет он свои мысли про принесенную в жертву жену с рассказами про древние языческие святилища. Мужик и так не в себе немного, кто знает, чего он еще может нафантазировать с горя?

Ирина, до того мрачно молчавшая, спросила вдруг:

— А когда же ты успел разглядеть все эти рисунки и святилища, если в Город духов мы не ходили?

— Я там раньше бывал, — ответил Юрий, заметно смутившись.

— Это когда же, интересно?

— Последний раз в марте. А до этого еще в прошлом году дважды.

— Вот как, — Ирина остановилась и уставилась на мужа белыми от ярости глазами. — Какие неожиданные подробности я узнаю. Ты, оказывается, на экскурсии ездишь, а я почему-то не в курсе.

— Ира, не заводись, — поморщился Юрий. — Тебе эти экскурсии все равно неинтересны, ты бы и не поехала, тем более весной, когда еще снег толком не сошел. А я в командировке был, так что вполне мог себе позволить прокатиться за двести километров на, как ты выражаешься, экскурсию.

Разгорался семейный скандал. Всем стало неловко. Всем кроме Кости. Тот будто и не замечал родительской перепалки. А может, слышал и не такое, и потому не особенно пугался. Серега попытался отвлечь внимание на себя.

— Юр, а ты, никак, историк?

— Да нет, — грустно улыбнулся тот. — Это я в юности увлекался археологией. На раскопки даже ездил. Хотел на исторический поступать, да вот не сложилось…

— А кто ты по образованию?

— Химик, — ответил Юрий, глядя в сторону. Словно стеснялся.

Серега посмотрел на неудавшегося археолога с интересом.

Зря он, конечно, затеял этот разговор, разбередил душу. Ведь сколько раз сам себе обещал, что не будет больше копаться в прошлом, не будет «разбирать старые коробки». И снова сорвался, поддался расспросам девчонки. Поверил на секунду, что кому-то интересно то, что он бережно хранит в дальних уголках души вот уже много лет.

«Разбирать старые коробки» — так Юрий Лебедев называл любое копание в прошлом, своем ли, чужом ли — не важно. Изучать можно прошлое целых народов, а вот мелкие подробности прежней жизни каждого отдельного человека лучше не узнавать. Любого человека нужно воспринимать только как сиюминутное явление, не копаясь в прошлом и не задумываясь о будущем. Вот каким ты его увидел, таков он и есть. А кто он на самом деле — не важно. Всей правды о нем ты не узнаешь, каждый рассказывает о себе то, что хочет рассказать. Лепит собственный образ заново для каждого нового слушателя. Так стоит ли слушать, если все сказанное — заведомая ложь? Или тщательно отсортированная правда, что, в сущности, одно и то же.

Дернул его черт тогда полезть в эти старые коробки! Не фигуральные, а вполне реальные, серые от пыли, коробки из толстого картона, которые он вытащил с антресолей в родительской квартире, уговорив, наконец, мать на ремонт. Надо было выбросить все это барахло, не открывая. А он полез, поддался археологическому зуду, стал разбирать все эти бумажки, ленточки, сувенирные безделушки — обрывки и ошметки прошлого, которое не стоило ворошить.

Фотографии лежали в черном светонепроницаемом пакете. В таких раньше продавали фотобумагу. Снаружи обычная бумажная упаковка, а внутри вот такой вот плотный пакет. Как кусочек черной дыры — в себя ничего не пропускает и из себя тоже не выпускает. Абсолютная темнота, конец всего сущего.

Юра перевернул пакет и пару раз встряхнул. На колени к нему выпало с десяток черно-белых фотографий. Все они были любительскими, явно недодержанными в проявителе, и только одна была профессиональной, из фотоателье. Женщина, изображенная на ней, была молодой и вполне симпатичной. В светлом кримпленовом платье и с тяжеловатой стрижкой по моде семидесятых. Присмотревшись, Юра решил, что это все-таки парик, слишком уж много было волос при относительно гладкой прическе. Женщина сидела на стуле вполоборота, положив правый локоть на спинку, и улыбалась, старательно глядя в объектив. На обороте было написано ровным, почти ученическим, почерком «Галя, 1970 год». На других фотографиях тоже была Галя. В компании с такими же молодыми девчонками и парнями и одна, в осеннем лесу и дома, рядом с новогодней елочкой, которая была ей по пояс.

Пересмотрев неторопливо почти все фотографии, Юра вдруг нашел на одной из них себя, двух- или трехлетнего. Пожалуй, все же года три ему было, костюмчик был тот же, что и на фотографии, которую мать раньше любила показывать гостям. Тот снимок был очень удачным — и мама была интересная, как артистка, и Юрик выглядел сущим ангелочком, с кудряшками и пухлыми щечками.

На фотографии с Галей он смотрелся не слишком умильно, но все же это был он, Юрик, сомнений не было. Потом он мелькнул еще на одном снимке. Там они с неизвестной Галей были сняты на улице, весной. Юрик стоял на краю дорожки, в резиновых сапожках, доходящих ему почти до колена, и смотрел в сторону, на лужу с плывущим по ней бумажным корабликом. А Галя держала его за руку и, слегка наклонившись, что-то ему говорила. Наверно, уговаривала посмотреть в объектив, может, обещала, что «сейчас вылетит птичка».

Странно, что Галя эта была Юрию Лебедеву совершенно незнакома. Ни среди многочисленной родни, ни среди материных подружек этой женщины не было. А ведь, судя по фотографиям, была она семейству Лебедевых достаточно близка, вон, даже с маленьким Юрочкой гуляла, на коленках держала. Юра потащил фотографии матери, перебиравшей на кухне какую-то дачную ерунду, вроде фасоли, и в «первооткрывательском» азарте не сразу даже сообразил, что мать при виде этих старых снимков заметно напряглась и заюлила. Что-что, а уходить от ответа матушка всегда умела виртуозно. Сколько Юра себя помнил, выпытать у матери что-то, о чем она не хотела рассказывать, было невозможно. А к старости она еще придумала себе маразм и провалы в памяти. Очень удобно иметь старческую ослабленную память, когда это нужно. Возможно, Юра потому и увлекся в свое время археологией, что насобачился в общении с матерью вытаскивать информацию по крупинкам и по малюсеньким обрывкам составлять картину интересующих событий?

К тому времени, как дернул его черт полезть копаться в этих старых коробках, он был уже не пацаном, перед матерью робевшим. Был он взрослым, самостоятельным мужчиной, главой семьи и материнской опорой в старости. Поэтому на матушкины призывы оставить ее в покое и не приставать с идиотскими вопросами не реагировал, а дотошно и последовательно разматывал виток за витком историю Гали с фотографий, датированных семидесятым годом. Зачем ему это тогда было нужно, он и сам толком не знал. Скорее всего, если бы мать не начала так старательно юлить, он бы и сам быстро отвязался, остыл и успокоился. Но мать повела себе более чем странно, чем только подогрела слабый поначалу интерес. Юрий вцепился в нее с азартом археолога, мечтающего о славе Шлимана, и вытянул по капле историю о непутевой матушкиной сестре по имени Галя, сгинувшей много лет назад и с тех пор не подавшей о себе ни единой весточки.