— Спасибо! — сказала она с вызовом, чтобы тип сразу понял, что на благодарность по гроб жизни лучше не рассчитывать. И вообще, никто его не просил поднимать споткнувшихся теток из сугробов. А раз поднял опрометчиво, то будет лучше, если сразу же и осознает, как был неправ, и пропадет из виду. Лучше навсегда.
Но братан Серега ничего осознавать не собирался. И руки не убирал, так и продолжал стискивать ладонями Иринины локти. Ладони были неожиданно теплыми, это чувствовалось даже через ткань ветровки. Ирина сначала удивилась, почему у типа руки не мерзнут на таком холоде, а потом вдруг поняла, что не хочет, чтобы он убирал ладони. Стало вдруг тепло и неожиданно спокойно. Даже жалко немного, что хоть руки у Сереги большие, а все же ими нельзя обхватить все тело целиком, чтобы наконец согреться и забыть весь этот кошмар.
— Скоро будет легче, — сказал он вдруг тихим голосом. — Сейчас перевал пройдем, а там уже вниз спускаться, это просто. И теплее гораздо.
Глаза у него были рыжие. Не карие, как у всех, а теплого медового цвета, с яркой каемкой по краю радужки. Ирина сначала решила, что каемка темная, а потом поняла, приглядевшись, что зеленая. Или нет, не зеленая, а цвета хаки, только гораздо приятнее. Черт-те что, в общем. Никак невозможно было понять, какого цвета у типа глаза, а потому хотелось смотреть в них, не отрываясь. Стоять вот так, неподвижно, чувствовать теплые ладони на локтях и смотреть, смотреть… И слушать, как он рассказывает тихонько про перевал, который они пройдут уже вот-вот, про то, что спуститься будет совсем не трудно, потому что она, умница, поднялась так высоко, а значит, спуститься ей будет — просто раз плюнуть. Потому что это получается почти дорога обратно, а обратно всегда получается быстрее и легче. А потом они остановятся на ночлег, разведут костер, и станет совсем тепло и уютно, и можно будет выспаться.
Продолжая сладко петь, как сирена, тип развернул ее лицом в сторону перевала и повел за руку, как маленькую.
Ирина слушала, боясь пропустить хоть слово, и послушно шла, переставляла ноги.
Успела еще подумать, что этот тип не иначе владеет гипнозом, а потом перестала замечать окружающую действительность.
На перевал поднялись на удивление быстро. Даже особенно подгонять не пришлось, видно, осознали, наконец, «гаврики», что никто им комфортных условий не создаст. И некомфортных тоже.
Шли молча и сосредоточенно. На вершине остановились, потому что остановился, вглядываясь в даль, Денис. Ледник с другой стороны перевала был гораздо длиннее, но уже. Спускался с крутого склона белым языком. Внизу, хорошо различимая после желтоватого луга, темнела кромка леса.
— Вон туда доберемся и на ночлег встанем, — Денис показал рукой в сторону едва различимых отсюда деревьев. — Уже недалеко. Только спускайтесь осторожно, при спуске запросто можно ногу подвернуть, так что не расслабляйтесь. Еще одного травмированного мы уже не потянем.
Подавая пример, он ступил на склон и неожиданно для себя поскользнулся и сел в сырой снег. Группа смотрела на него с вялым интересом и присоединяться не спешила.
— Можно, кстати, ускориться, — сказал Денис задумчиво. — По методу дедушки Суворова.
— Это как? — заинтересовался Костя.
— А как на знаменитой картине «Переход Суворова через Альпы», помните? Очень эффективный способ. Кто рискнет, милости просим. Кому зимние забавы не по душе, те спускаются обычным способом. Внизу встретимся.
Денис оттолкнулся ногами и медленно поехал вниз. Радостный Костя, не дожидаясь остальных, со всего маху грохнулся на спину и заскользил, очень скоро обогнав Дениса. Тот хотел было крикнуть, чтобы самоуверенный энтузиаст был поосторожнее, уворачивался хоть иногда от мелких камней, но потом передумал, предоставив парню полную свободу. Все равно ведь не послушает. Так зачем зря воздух сотрясать?
Кроме них съехать на заднице по снегу решились только студенты. Дашка при этом верещала как резанная, но скорее от нервного перенапряжения. Димка ехал молча и сосредоточенно. Только когда поднялся на ноги и начал отряхивать мокрый зад от снега, Денис заметил, какое довольное у студента лицо.
Остальные спускались пешком. Артем задержался наверху, пропуская группу вперед. Юрий шагал широко, смотрел не под ноги, а вдаль, на темнеющий на горизонте лес, не замечал, казалось, ничего вокруг. В том числе и того, что братан Серега не только не выпустил руку Ирины из своей, но и освоился настолько, что второй рукой придерживал ее за талию и вообще всячески заботился и опекал. Забота эта выглядела слишком нарочитой, показной. Но Ирине, кажется, это нравилось. А может, таким глупым бабьим способом она сводила счеты с мужем.
Артем поморщился, глядя сверху вниз на эту сладкую парочку. Впрочем, поведение Ирины его не особенно и раздражало — всё, что она делала, вполне укладывалось в его представления о женской сущности. Не питал он особых иллюзий по поводу умственных способностей женской части человечества. Хмырь этот небось заливается соловьем перед теткой сильно за тридцать, а она и уши развесила. Такие вот дамочки, давно разменявшие четвертый десяток, самая благодарная аудитория для охмурежа. Сами себя они чувствуют еще очень даже ничего, зеркалу верить не хотят, но замечают, что мужского интереса к ним как-то поубавилось. Поэтому любое внимание к себе воспринимают с благодарностью. Вот и Ирина эта, хоть и неглупая с виду баба, а ведется на элементарные приемы. Неинтересно даже наблюдать. И противно, потому что предсказуемо все. Или противно из-за хмыря этого как раз? Был бы кто другой, так даже интересно было бы посмотреть, чем там у них все закончится. А хмырь раздражает невероятно. Решил совместить приятное с полезным — между делом перезрелой дурочке мозги запудрить.
Артем поморщился гадливо и решил, что если Юрий перестанет пялиться в даль светлую, заметит, наконец, что у него под носом творится, и решит интеллигентно набить Сереге морду, то он, Артем, непременно поддержит ученого без пяти минут рогоносца и обязательно в мордобое поучаствует. Отведет душеньку. Руки на братана Серегу давно уже чешутся, а здесь такой убедительный повод.
Вот только Юрий пока ничего не замечает. Или не хочет замечать. Кто их разберет, что там за отношения в чужой семье. Может, у них это в порядке вещей? Что же ему теперь, самому бучу поднимать? Вступаться за честь семьи, даже если самой семье это нафиг не нужно?
Очень уж руки чешутся на хмыря этого. Вообще, придушить бы его по-тихому и сделать вид, что так и было. Одним трупом больше, одним меньше, какая теперь разница. В крайнем случае, можно и по голове камнем приложить, чтобы не выделялся. Где двое с раскроенными черепушками, там и трое, а обществу облегчение.
Артем улыбнулся мечтательно и посмотрел на хмыря почти ласково. А ведь, в самом деле, это реальный шанс решить хотя бы одну проблему. Ведь дураку ясно, что Серега этот не просто так в группе оказался. Да он и не скрывается особо. Поначалу еще делал вид, что не при делах, корчил из себя туриста, а как пошло все наперекосяк, так и перестал дурака валять, следит уже в открытую. Вот интересно, если бы не случилась вся эта катавасия с лодкой, не застряли бы все на безлюдном берегу, как бы Серега за ним увязался? Ведь нужно было какую-то убедительную причину найти, чтобы вместе со всеми не возвращаться.
Не исключено, что лодочника убили, как раз чтобы была причина за ним, Артемом, увязаться? Серега и убил, ему одному это нужно было до зарезу.
От такой простой и ясной мысли Артем похолодел. Все встало, наконец, на свои места. Появилась даже какая-то злорадная мальчишеская гордость — все-таки прав он был, когда убеждал Дениса, что подозревать стоит именно непонятно откуда взявшегося после стольких лет «братана». А Денис заладил, как попугай: «Зачем ему Лешку убивать?» Да вот за этим самым! Чтобы лишить группу возможности вернуться тем же путем, что пришли. Чтобы все вынуждены были через тайгу тащиться. Ему, гаду, нужно было, не вызывая подозрений, за Артемом увязаться, вот он и решил затеряться в толпе. Вроде не по своей воле идет, а исключительно из-за трагически сложившихся обстоятельств.