Люда оттолкнула Демьяна, схватила длинную жердь и ловко выбросила за ворота. Демьян что-то лопотал, клонясь то в одну, то в другую сторону. Люда схватила вторую жердь.
— Крой его, Людка! — послышался слабый голос от избы.
Бледный и исхудавший Кузя стоял на пороге с перебинтованным плечом, в одних черных трусах; его цыганские глаза сверкали, он даже приплясывал от азарта.
— Прочь со двора, святая падаль! — крикнула Люда, замахиваясь на Демьяна жердью.
Демьян подхватил свою кошелку. Жердь полетела ему вслед, как копье, и, просвистев мимо плеча, упала на дорогу за воротами. Выбросив и третью жердь со двора, Люда отряхнула руки и, тяжело дыша, пошла в избу. Кузя смотрел на нее с восхищением.
Из записок Павла Берестовского
Варвара Княжич нашла меня под вечер за сарайчиком и попросила устроить ее на самолет в Москву.
В новом танкистском комбинезоне ей было лучше, она казалась не такой неуклюжей, как в гимнастерке и солдатских штанах; комбинезон был просторный, сквозь немного открытую «молнию» виднелась сиреневая блузка. Только ее сапоги, совсем уже стоптанные и порыжевшие, оставляли желать лучшего.
Получить в штабе разрешение было нетрудно.
Самолет отправлялся на рассвете. Я лежал на сене и курил трубку. Звездное небо плыло надо мною, табачный дым смешивался с запахами сена, снова и снова я возвращался мыслью ко всему, что пережил, увидел и узнал за эти дни.
Варвара подошла неслышно.
— Можно мне посидеть с вами? Аниська все время плачет и жалуется на своего Федю… Тяжело мне сейчас выслушивать жалобы. Человек вообще не должен жаловаться, а женщина особенно.
Варвара села поодаль, охватила колени руками. Она медленно покачивала плечами, словно убаюкивала свои мысли, и вдруг после долгого молчания заговорила. Говорила она так, будто не о себе рассказывала, а о ком-то совсем постороннем, спокойно и мудро. Сказка чужой жизни раскрывалась передо мной, я вслушивался со страхом и надеждой в слова Варвары, — со страхом, потому что боялся, что какое-нибудь одно неосторожное, неразумное слово разрушит ее сказку; с надеждой, потому что страстно хотел не ошибиться в Варваре. И она не сказала ни слова, которое нарушило бы мое представление о ней. Чистая и смелая нежность звучала в ее голосе, и все, о ком она рассказывала, были достойны этой нежности, они как живые вставали перед моими глазами; я готов был слушать и слушать ее без конца, но Варвара внезапно замолкла, многого, наверное, не рассказав.
— Кажется, пора уже на аэродром, — сказала Варвара.
Я поглядел на часы.
— Пора.
Варвара молодо, не опираясь руками о землю, поднялась и пошла к Аниське. Через несколько минут они обе вышли во двор. У Варвары был только маленький вещмешок, да и тот полупустой, вряд ли в нем было что, кроме ее цветастого платья, туфель да двух-трех катушек пленки.
Аниська, всхлипывая, припала к плечу Варвары. Они обнялись и поцеловались, как сестры.
До аэродрома мы дошли в темноте. На Москву отправлялся скоростной бомбардировщик, места в нем были все заняты: офицеры связи летели в Генеральный штаб.
— Как же мне быть? Меня сегодня ждут в Москве, — несмело сказала Варвара.
Дежурный майор задумался, одним глазом оглядел Варвару с ног до головы и предложил:
— Хотите, мы вас устроим там, где обычно лежат бомбы?
— А что, если пилот нажмет кнопку? — улыбнулась Варвара.
— Будете держаться за воздух, — тоже засмеялся майор, с удивлением глядя на большую, спокойную женщину с фотоаппаратом через плечо.
— Я согласна, — сказала Варвара просто и повернулась ко мне: — Долечу?
— Завтракать будете в Сивцевом Вражке, — поспешно сказал я, хоть мне стало страшно за нее.
Начало светать, и на горизонте из-под большой тучи, будто спешившей на запад, сверкнула узенькая полоска света. Бомбардировщик вырулил на старт. Варвара молча пожала мне руку и пошла к самолету вслед за офицерами связи, — они были молоды и не обращали на нее внимания, нечего было и думать, что кто-нибудь из них уступит ей свое место, а сам ляжет вместо бомбы. С грохотом и ревом расталкивая перед собой воздух, самолет запрыгал по полю, подпрыгнул в последний раз и повис над землею. Он быстро набрал высоту, четко вырисовываясь на фоне темной тучи, сделал круг над аэродромом и лег на курс.
ПОСЛЕДНЯЯ СТРОФА
Что же ты не спишь, Саня? Все девочки уже давно спят, уже и вечер прошел, уже и ночь началась, а ты все сучишь кулачками у ротика и агукаешь, и в глазенках у тебя солнышко. Нельзя же так, надо же когда-нибудь спать. Хочешь, я тебе спою? Ну, как знаешь. Странное ты созданьице, Сашенька, никогда, не плачешь, а Галя долго плакала, когда была маленькая, я уж и не знала, что это будет, такая она у меня была плакса! У нее все время болел животик. Боже мой! Сколько я этих пеленок настиралась, ты не можешь себе представить. Саша только руками разводил: «Опять? Что это за девчонка такая у нас!» — вот как он говорил про Галю! А теперь Галя не плачет, она сильная, управляется с двумя младенцами — с тобой и Севой, — правда, с тобою я ей помогаю, а уж с Севой ей приходится самой. Вот и сегодня пошли вдвоем куда-то «пробивать» его очередную уродину, — ты им не говори, что я так называю его скульптуры, будут обижаться.