Воздух задрожал и взорвался от гневных криков сельчан:
- Изверги!
- Нелюди!
- Гнать их с нашей земли!
- Поубивать их всех!
- Мстить надо!
- Мстить!
- Мстить! - вместе со всеми выкрикнул Данилка.
Он и не заметил, как оказался рядом с Любашей, как это она вдруг очутилась так близко от него. Они стояли, держась за руки, совсем молодые еще, юноша и девушка, сильно повзрослевшие за один этот день.
Горели смазанные жиром лучины, кроваво-красным светом освещая озабоченные, понурые лица людей. Отделяющиеся от обгоревших дранок маленькие угольки, как бы напоминая о пожарище и горе, с шипением падали в деревянные ковши с водой.
- Петрусь... Петрусь... Петрусь...- тихо и скорбно звал детский голосок.
* * *
Как порешили на сходе, так и сделали. Командовал переселением Сохатый, переправой на болотах руководил Кулик, который лучше всех знал эти места. А дед Вавила принимал переселенцев и помогал им обустраиваться. Дни стояли погожие, работа спорилась. Но дело это было небыстрое, хоть и торопились все, понимая, что каждый день может нагрянуть беда.
Раны Алеши Кукана начали заживать, и он уже помогал сельчанам. Ефросинья оказалась очень доброй и хозяйственной женщиной. Она приглядывала за всей ватагой детворы, хорошо готовила пищу. Дашутка трястись перестала, девочка привязалась к Любаше и хвостиком ходила за ней повсюду. Вот только не разговаривала. «Петрусь»- это было последнее слово, которое сельчане слышали от нее в тот страшный день.
Было разграблено и сожжено еще несколько соседних деревень. Да что там деревни! Захватывались и уничтожались даже города. Но до селения бортников завоеватели еще не добрались.
А жизнь продолжалась. Данилка с Любашей поехали в опустевшую деревню собрать созревшую на огородах капусту. Ну и Дашутка, конечно, же с ними. Изрядно поработав, устроили перерыв. Прислонясь к березке, среди густой травы села Любаша. С одной стороны, положив ей голову на колени, прилег Данилка. С другой, присев рядом, прислонилась Дашутка. Она ревниво следила, как Любаша пальчиками нежно касалась щек и подбородка Данилки. А потом стала гладить и перебирать его волосы и отряхивать зачем-то совсем негрязную рубаху.
А парнишка млел. Он до сих пор и не знал, что это так приятно, когда девушка гладит тебя по встрепанным волосам, касается руками твоего лица, тела. Хотелось Данилке сделать что-то значительное, выделится среди других парней, чтоб Любаша это заметила. Но ничего такого не предвиделось. Все было рутинно и обыденно. А сейчас, и вовсе, предстояло расставание с девушкой, так как надо везти капусту в деревню, чтоб засветло успеть сделать еще одну ездку. Об этом беспрестанно напоминала стоящая невдалеке телега, наполненной спелыми кочанами капусты.
* * *
Проводив Данилку, Любаша с Дашуткой, закончив работу на огороде, ждали его возвращения. Вечер был тихим и спокойным. Пахло медовым разнотравьем. Ничто не предвещало беды.
И вдруг появился конный отряд из шести всадников: пять чужаков и толмач из половцев.
- Супостаты, - прошептала Любаша Дашутке.- Прячься!
Девочка быстро юркнула в сарай и зарылась в солому. Любаша спрятаться не успела. Низкорослый, узкоглазый кочевник заломил ей руки за спину и плотоядно захохотал.
Командовал конниками жирный степняк в шлеме из толстой бычьей кожи, обложенной узкими железными полосками. Доспех, сплетенный из прочных ремней, туго обтягивал его плечи и грудь, спускаясь на большой живот; на поясе висел нож, сбоку - кривая сабля.
- Подожди, не спеши! Сначала - дело. А это всегда успеем, - оттолкнув от девушки коротышку, сквозь зубы процедил он. - И не тебе быть первым, знай свое место! - крикнул грозно и хлестнул поторопившегося нукера кнутом.
Любашу, чтоб не убежала, привязали веревками к березе. И стали делать обход домов, дворов, заглядывая в каждый сарай, хлев, конюшню, амбар, дровенник.
Объехали все подворья, осмотрели дома. Деревня была безлюдна и пуста. Взять было нечего и некого, кроме пойманной девчонки.
- Не велика добыча, - сказал толмач. - Ушли. Переселились на другое место.
Толстяк был зол и с пеной у рта, топая ногами, выкрикивал то ли проклятия, то ли ругательства.
А Любаше оставалось только молиться. Просила она Пресвятую Деву за Дашутку, чтоб не попала второй раз в руки к злодеям, за Данилку, чтоб не встретился он с басурманами. Просила и о своем спасении. Истово молилась. Вспомнила даже старых Богов. Обратилась к Берегине - великой богине, породившей все сущее и охраняющей все живое. Ведь стояла Любаша, привязанная, под ее символом-березой:
- Поубивай ты их громом! Утопи в глубокой реке! Затащи в топь болотную! Отрави ты их всех ядами скрытыми... - шептали ее дрожащие губы.